Роберт Манн - Мастер и Мармеладов

Все вдруг уставились на него, как смотрят на нечто совсем неожиданное, и на миг замолчали; я думал, выругают его, но не выругали, а только молоденький паренек, пройдя уже шагов десять, вдруг повернулся к нему и на ходу закричал: «А ты что ж сам-то седьмой раз его поминаешь, коли на нас шесть раз насчитал?» Раздался взрыв хохота, и партия прошла, уже не беспокоясь более о старике.

Юрий Ильич развел руки, как бы говоря: «Вот так-то вот, милостивые государи!» Он наполнил наши стаканы.

Мне не терпелось узнать, что же это за волшебное слово, но И. Ти. опередил меня своим вопросом:

– То есть вы никогда не произносили перед своими студентами никаких ругательств?

– Я рассказывал все так, как рассказываю вам теперь.

– Возможно, это поможет, Юрий Ильич. Возможно, это поможет. – И. Ти. вытащил свой мятый носовой платок и утер пот с лысины и со лба.

Я не мог дольше сопротивляться своему любопытству.

– Юрий Ильич, – спросил я, – неужели ни один из студентов не попросил вас назвать это слово?

– Конечно, они хотели узнать, что это за слово.

– И вы не сказали?

– Некоторым сказал, а некоторым нет.

– Как это? – изумились мы с И. Ти.

– Я просто сказал только тем, кто не заткнул уши. Тем, кто заткнул уши, я не сказал.

– То есть вы хотите сказать, что вы сначала просили закрыть уши тех, кто не хочет слышать подобных выражений? – спросил я.

Юрий Ильич улыбнулся и подмигнул в ответ.

– Юрий Ильич, а вы не могли просто предоставить это слово их воображению? – спросил И. Ти.

– Их воображение, к сожалению, не настолько богато. К тому же это ненаучный подход. Согласитесь, И. Ти., они не будут до конца понимать Достоевского, если не будут знать это слово. Вы так не считаете? – Юрий Ильич подмигнул И. Ти., потягивая сигару.

– ??

– ??

И. Ти. утер потную шею, потом сказал:

– Это уже другой вопрос. То есть я хотел бы выяснить, не случилось ли какого-нибудь недоразумения. Я имею в виду ваши заявления об Илье-пророке. Ну, вы знаете, о том, что вы сделали самое большое открытие в истории достоеведения.

– О каком недоразумении вы говорите?

– Я говорю о том, что вы, может быть, хотели сказать, что вы сделали большое открытие в области достоеведения? Не величайшее?

– Вообще-то, И. Ти., я действительно хотел сказать «величайшее».

– Не просто большое?

– Хм. Большое или величайшее. Тут есть какая-то проблема?

– Да, похоже, что так. Если бы мы могли убедить их, что произошло недоразумение, что вы, вообще-то, говорили о большом открытии… Это могло бы помочь.

– Мне? – улыбнулся Юрий Ильич.

– А кому же еще? – удивился И. Ти.

– А вы не знаете кому?

– ?

– Мастеру, И. Ти.

– ?

– Федору Михайловичу Достоевскому. Это может помочь ему?

И. Ти. был ошарашен. Мы обменялись взглядами. Я потянулся за виноградом. Лицо Юрия Ильича покраснело, в то время как он продолжал:

– А Илье Петровичу из «Преступления и наказания»? Он что, должен уволиться из полиции и играть в шашки в парке? А Николай Ильич Снегирев и его сын Илюша? Должны они уволиться из «Братьев Карамазовых» и отказаться от единственного света, который доходит до их дыры? А Илья Мурин? Он что, должен упаковать вещи и отправляться в Висбаден, где он сможет вежливо беседовать с сыновьями и внуками немецких колбасников? Или Егор Ильич Ростанев и его сын Илюша? Что им делать? Переехать из Степанчикова в Париж и затеять там казино? А Емельян Ильич… или Ярослав Ильич? Он должен упаковать кости Прохарчина и отправиться путешествовать с бродячим цирком?

– Но, Юрий Ильич, многие в колледже очень болезненно воспринимают ваши заявления относительно значимости вашего открытия. Они считают, что это дерзко.

– Они читали мою рукопись?

– Нет, не читали.

– А вы читали, И. Ти.?

– Нет, но вы мне рассказывали.

– Вы должны прочитать рукопись, И. Ти. Тогда вы увидите, что это не моя идея, это идея Мастера. И ей уже сто лет. Выпейте еще. – Юрий Ильич наполнил наши бокалы, и в комнате воцарилось тяжелое молчание, пока наш хозяин, мучимый жаждой после страстной речи, пил коньяк.

– Постойте, я же еще обещал почитать вам свой перевод Гумилева! На английском это, конечно, не то, но что же делать.

Я прочел отчаяние в глазах И. Ти. Он из всех сил хотел помочь Мармеладову, но старый эмигрант, похоже, и не подозревал, какая туча собралась над его головой.

– Я бы с удовольствием послушал ваш перевод, – устало сказал И. Ти., глядя, как Юрий Ильич роется в бумагах, – но давайте в другой раз.

Юрий Ильич проводил нас до машины. Пока я открывал дверцу И. Ти., Мармеладов спросил:

– Они уже проголосовали?

– Они начали совещаться. Скоро будет вынесено решение.

Повисло молчание, нарушаемое лишь пением сверчка. И. Ти. продолжал:

– Юрий Ильич, мне неловко просить вас об этом в таких обстоятельствах, но все же… Пусть этот разговор остается между нами. Если Hörnerträger узнает, это может стоить мне работы…

Мармеладов подмигнул и поджег сигару. Я отвез И. Ти. домой. Мы молчали всю дорогу. Я обещал подвезти И. Ти. завтра утром. Когда он выходил из машины, я спросил:

– Что это все-таки за слово, о котором говорил Мармеладов?

– Я не знаю, – пожал плечами И. Ти. – Может быть, это просто херня какая-то.

И он захлопнул дверцу.

В ту ночь И. Ти. мало спал. Необычайные события прошедшего дня расстроили его нервы. Возможно, полнолуние и жара также были тому причиной. Он лежал, уставившись в ткань навеса от комаров больше часа, прежде чем смог уснуть.

Внезапно он проснулся и понял, что едет в карете. Он выглянул из окна и увидел, что его карета движется в составе похоронной процессии. Череда карет медленно тянулась по узкому мосту, за которым пыльная дорога поднималась вверх, к кладбищенской церкви. Процессию сопровождало человек пятьдесят, одетых во все черное. Они пешком шли за катафалком. И. Ти. углубился в плюшевом сиденье и попытался припомнить, кого же хоронят. Внезапно в окне показалась шляпа с черной траурной лентой. Какое-то знакомое лицо показалось в окне, приподняв в знак приветствия шляпу. Это был один из пеших участников процессии. Экипаж двинулся вперед, и лицо исчезло. «Где я мог его видеть?» – задумался И. Ти. Вдруг он понял: это же был Достоевский! Без сомнения, это был он. Тут лицо появилось в окне еще раз. У И. Ти. мороз пошел по коже. Когда же лицо возникло в окне в третий раз, И. Ти. задернул занавеску и крикнул вознице, чтобы тот поворачивал в город. И. Ти. упал на пол, когда карета затряслась по разбитым колеям. Его сердце билось, как у загнанного кролика.

Затем он проснулся и понял, что находится где-то в трактире, в темном полуподвале. Снаружи доносился воскресный перезвон колоколов, а трактир был полон табачного дыма, звона бокалов, позвякиванья шпор и стука бильярдных шаров. И. Ти. маленькими глоточками пил водку и с удивлением оглядывался по сторонам. Мимо прошла молодая, пышно одетая женщина под руку с кавалерийским офицером. Свирепого вида мужик внезапно схватил одного из пьяненьких клиентов за рыжую густую бороду и выволок на улицу. За соседним столом лежал головой на столе мужчина средних лет. Он вдруг пришел в себя, выпрямился на стуле и поднялся на ноги. И. Ти. показалось, что он его уже где-то видел. Пьяный незнакомец кивнул И. Ти., с трудом держась на ногах, и проговорил: «Профессор Пух, позвольте представиться: Федор Михайлович Достоевский, несправедливо отстраненный от дел!» Он оперся рукой на плечо И. Ти. и наклонился, чтобы его поцеловать в щеку, но И. Ти. встал и отступил на шаг. Незнакомец придвинулся ближе и пробормотал: «Давайте выпьем на брудершафт». Но споткнулся за стул и упал. Он стукнулся головой; раздался звук, похожий на треск расколовшегося кокоса. И. Ти. заметил струйку крови, сочащуюся из-за уха. В ужасе он бросился к дверям.