Роберт Манн - Мастер и Мармеладов

Но потом он проснулся, и оказалось, что он идет по пустынной городской площади. Он очень торопился куда-то, только никак не мог припомнить, куда именно. Напряженно соображая, куда он шел, он вдруг увидел человека, лежащего посреди площади. Подойдя ближе, он увидел, что человек этот бьется в припадке. И. Ти. нагнулся над ним и понял, что перед ним тот же самый человек, которого он встретил в трактире. Только теперь он был чисто выбрит. Глаза несчастного эпилептика вылезали из орбит, изо рта шла пена. И. Ти. закрыл лицо руками и побежал прочь по булыжникам. Но прежде, чем убежал, эпилептик узнал его. И. Ти. в этом не сомневался.

Потом он проснулся. Было туманное утро. Туман был так густ, что уже в двенадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. Они маршировали в полном обмундировании. Их было пятеро. Каждый нес мушкет. И. Ти. не знал, как маршировать, и капитан тыкал его сзади штыком при каждом шаге, что только осложняло все дело. Откуда-то доносился шум невидимой в тумане толпы. Им приказали остановиться и зарядить мушкеты. И. Ти. не умел заряжать мушкет. Он поглядел на других солдат и несколько удивился, узнав в них Альфонсо Пристойле, Десять Галлонов, Тфуттинутти и Жан-Жака Калина. Они не обратили на него ни малейшего внимания и продолжали заниматься своим делом.

В шести метрах от них у каменной стены стоял человек. Руки его были связаны спереди, лицо закрыто черной повязкой. Справа стояла группка взволнованных людей. Вероятно, это были родственники обреченного. И. Ти. узнал некоторых из них. Тут были Николай Ильич Снегирев и его сын Илюша, Илья Мурин, Егор Ильич Ростанев и его сын Илюша, брандмейстер Илья Ильич, пьяница Емельян Ильич, Павел Трусоцкий. Слева, затянутые в корсет, в пышных юбках с огромными турнюрами, Хельвина и Хельга злобно поторапливали стрелков с казнью.

И. Ти. пытаясь зарядить свой мушкет, рассыпал порох, а потом еще и пуля выкатилась из ствола. Капитан отдал приказ: «Готовьсь!». И. Ти. заторопился, но пуля снова выкатилась из ствола. Кто-то ударил его по затылку саблей плашмя. Он содрогнулся от удара, обернулся и увидел лошадиную челюсть и разинутый в крике рот капитана Hörnerträger'а. «Пли!» Раздалось четыре выстрела и вдогонку холостой выстрел И. Ти. Когда дым от выстрелов рассеялся, И. Ти. увидел, как пытается встать на ноги умирающий человек, хватаясь за голову связанными руками. Но тут Хельвина и Хельга прикончили его выстрелами из своих дамских пистолетиков, скрытых в лисьих муфтах.

Женщины и дети, стоявшие справа, при звуке выстрелов зарыдали. Мужчины горестно склонили головы. Внезапно из тумана показался курьер на белом коне. В руках у него был белый пакет с большой золотой печатью. «Я не опоздал?» – вскричал курьер, подергивая вожжами, чтобы утихомирить ретивого коня. И. Ти. взглянул на свои часы, но рука Микки Мауса, служившая стрелкой, бесполезно болталась внутри пластикового корпуса. Трое солдат унесли окровавленное тело, сняв повязку с лица. Стала отчетливо видна голова казненного с глубокими залысинами. Лицо было обезображено ранами от выстрелов, уцелел только один глаз, но И. Ти. все же узнал в казненном Достоевского. За мгновение до того, как и этот единственный глаз залила черная жижа из простреленного лба, он узнал И. Ти. И. Ти. был в этом уверен. В ужасе он бросился бежать, но куда бы он ни бежал, штык всегда указывал на него: капитан Hörnerträger и рядовые – Пристойле, Тфуттинутти, Салли и Калин – следовали за ним. Потом он проснулся.

На следующий день в часовне колледжа состоялась особая служба, как и распорядился президент колледжа. Только немногие посвященные имели доступ к последним сведениям о состоянии декана Колдбурна. Общая путаница происходила также оттого, что никто не знал, заздравная будет служба или заупокойная. Умер ли Колдбурн или еще цеплялся за жизнь – никому не было известно.

К одиннадцати часам утра около ста человек собралось у дверей церкви. Ровно в одиннадцать почтенные мужи и жены науки начали заходить вовнутрь. Как и положено в таких торжественных случаях, администрация колледжа, зажиточные спонсоры и прочие лучшие представители общества заняли первые три ряда. Даже выдающийся Джонатан Стаутон и судья Уильям Корвин почтили своим присутствием собрание. В следующем ряду разместились директора отделений, которые, следуя врожденному чувству приличия, свойственному людям их положения, заняли предназначенные места. Пятый ряд остался незанятым, символизируя собой зияющую пропасть, отделяющую сильных мира сего от простых смертных. Остальные ряды, подальше и похуже, были заняты рядовыми сотрудниками колледжа, допущенными в церковь. Некоторые из них рассаживались, руководствуясь врожденным чувством, что их место рядом с администрацией, другие же не руководствовались никакими чувствами вообще. Остальных (в основном это были преподаватели без постоянного места в колледже) пригласили послушать трансляцию службы по местному радио в спортивном зале.

Как только все заняли свои места, откуда-то сверху грянул похоронный марш в джазовой обработке, время от времени прерываемый басовитым выкриком «Аллилуйя!». Эти выкрики вызвали некоторое недоумение в первых рядах и сдержанные смешки в задних. Но проявления веселости сами собой пресеклись, как только все увидели элегантный черный гроб, стоявший открытым слева от возвышения. Большие показные букеты и венки стояли тут же, поднятая крышка гроба была накрыта знаменем колледжа. На знамени был изображен облаченный в латы рыцарь, стоящий на Башне и окруженный аллигаторами, злобно разинувшими пасти, и классический девиз: «Mens agitat lutum». Каждый пытался вытянуть шею подальше, чтобы увидеть тело лежащего в гробу, но гроб стоял слишком высоко.

Погребальный джаз оборвался со скрежетом, как будто кто-то толкнул иголку проигрывателя. Два трубача, одетых на средневековый манер, вышли из-за занавеса и заиграли фанфары. В это время на кафедре появился неизвестный. Он был одет в черную мантию и шапочку. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, а левый почему-то зеленый. Ростом высокий. И. Ти. сразу узнал его.

Трубачи удалились. Воланд повернулся в их сторону и сказал:

– Спасибо. Это было очень мило. Очень, очень мило. – Потом он повернулся к публике, собравшейся в церкви: – Дамы и господа, коллеги, ученые! Позвольте представиться. Меня зовут Воланд. Президент Ламбада, как вы знаете, сейчас в Южной Африке, где вкладывает кучу в золото и брильянты. Меня попросили замещать декана Колдбурна, пока он не поправится или же наоборот. Конечно, это несколько необычно, что на такой ответственный пост назначен исследователь из другого… ну, со стороны, но я вас уверяю, что я вас не разочарую, выполняя свои обязанности. Те из вас, кто претендовал на эту должность (тут он обвел правым глазом первые четыре ряда), помните, что мое назначение временное и у вас по-прежнему есть все шансы занять впоследствии эту должность. По сути, перед нами вечность. Президент Ламбада просил меня передать это персональное послание декану Колдбурну, который теперь покоится, точнее, отдыхает здесь. Воланд расстегнул мантию с кровавым подбоем, достал из кармана телеграмму и прочел ее: «Держи хвост пистолетом, Уилбур! Если уж мы пережили налоговую проверку, то выдержим и это!»