Анатолий Кумпан - Царь Салтан

Бормотал про триста жён,

А потом молчал потея

Тоже полчаса и вот,

Молвил: «Глупая затея!

Как же сними он живёт?

Так смущён я этой вестью,

Что в себя едва-ль приду,

Но могу признаться честно,

Я ответа не найду.

Как он спит – со всеми вместе

Или с каждой раз в году?

Объявлю войну злодею –

Ратью ныне я не слаб –

За зловредную идею.

Вот удумал же, сатрап,

Мучать бедных триста баб.»

Сватья, вроде-бы скучая,

Всё прихлёбывала чая,

Не теряла время зря,

Незаметно примечая

Каждый шаг и жест царя,

Враз притворный сон стряхнула,

Непритворно же струхнула,

Про себя царя ругнула,

Ведь услышала она,

Что Салтан сказал: «Вестимо,

Коль женитьба и война

Меж собой несовместимы,

Ничего не изменить,

Свадьбу должно отменить».

И едва коснулись слуха,

Как бы дремлющей старухи,

Государевы слова,

Просветлела голова.

Встала, бёдрами качая,

И заботу излучая,

Обратилась: «Государь,

Хошь помилуй, хошь ударь,

Вижу, нет дурного знака,

Я так думаю сама, –

Соломон-то был, однако,

Превеликого ума.

Триста жён и он доволен,

Как любой властитель, волен

Сам решать и поступать –

Сколько жён и с кем им спать.

День иль вечер, ночь иль утро,

Коль возник вопрос какой,

Триста жён ему на кой?

Соломон решал всё мудро,

Чай он не бобыль какой,

Соблюдал в стране покой,

Потому-что триста было

Жён-советчиц под рукой.

И что триста жён – не странно.

У турецкого султана

Жён-то вон какой гарем.

Приумолкнуть бы должон,

Нет-же, лезет на рожон,

Не боится он проблем,

Потому что есть гарем.

Что, бояре, рты раскрыли?

Слово новое открыли?

Рты прикройте-ка слегка,

То не имя мужика,

А гаремом называют

При дворе султана клеть,

Там, где жёны проживают,

Коих пожелал иметь.

Им жилплощадь предоставил

И охранников приставил –

Оскоплённых мужиков

От блудливых дураков.

Кто не знает про гарем,

Есть пример – кузнец Ефрем.

Лез на печь за самосадом,

А топилась жарко печь,

На плиту-то голым задом?

Ор стоял – аж за Посадом

Шишки с пихт летели градом

Да пастух пропал со стадом.

Всё богатство промеж ног

На печи Ефрем прижёг.

Вот таким, как наш Ефрем,

У султана путь – в гарем.

Блуд у жён предотвращать,

Лишь султана допущать.

Есть в гареме у султана

И любимая жена.

Имя носит Роксолана,

И красива, и желанна,

Как богиня сложена,

Прозорлива и умна

И во все дела султана –

В государственные тайны

И воинственные планы

С головой погружена.

Вдруг, решится строить планы

Да взбрыкнёт какой паша,

Чтоб с престола снять султана,

А не выйдет ни шиша.

Всё прознает, всё доложит,

Уличить во лжи поможет.

И прервёт коварный план

Обнажённый ятаган.

Так турецкому султану

Помогает Роксолана

Избавлять неверных ханов

И изменников – пашей

От в карманах кукишей,

В головах коварных планов,

А попутно и от вшей,

Так-как в голове без тела

Жить и вша бы не хотела.

Без голов и без души

Тел не любят даже вши.

Роксолана у султана

Для детей султана – мать,

А для самого султана –

Друг, советник неустанный,

Это надо понимать.

Всё решалось, между прочим,

Под покровом тёмной ночи –

Никаких Боярских Дум!

Роксоланы только ум.

Свет погасит, рядом ляжет,

Посоветует, подскажет –

Факт и вывод, что к чему,

Что, кому и почему.

Обстоятельно изложит,

Да свой план ещё предложит,

Что султану предпринять,

Чтоб ослушников унять.

Кто ещё к султану сможет

Так заботу проявлять?

Кто ещё вот так поможет

Неугодных выявлять?

А султан накажет сразу

За поступок или фразу

И в Османии заразу

Непременно изведёт,

Вот он как дела ведёт.

Даже турки замечали,

Что султан не знал печали,

После ночи веселел

И пашей, чтоб не скучали,

Иногда казнить велел.

За заслуги Роксоланы

Оказал Султан ей честь,

И на знамени султана

Роксоланы символ есть.

Ей – советчице, подруге

Там на знамени всегда,

За великие заслуги,

Рядом с месяцем звезда.

А бояре, вместе с Думой,

При наличии жены,

Ты, царь-батюшка, подумай,

На фига они нужны?

Царь прервал тирады сватьи:

«Бабариха, не мычи

И о заговорах знати

У султана помолчи.

Он то в верности клянётся,

То спиною повернётся,

Да косится всякий раз

И на Крым, и на Кавказ.

Обо всех турецких планах

Знаю, и немудрено,

Глаз, ушей во двор султана

Вон уж сколько внедрено.

Вот в гарем, пока одна,

Роксолана внедрена.

Ничего, настало время,

В помощь ей пошлём Ефрема.

Обойдясь, исполнит дело

Без того, что пригорело.

Вот уж кстати были те

Экзерциссы на плите.

Обращаясь к сватье снова,

Царь возвысил голос свой:

«О султане мне – ни слова,

Говорю я не впервой,

Прекрати-ка, сватья, эту,

Мягко скажем, оперетту -

Ахи,охи – «Как умны

Те, кто следуют совету,

Указанию жены».

Я считаю, это слишком!

Напряги-ка свой умишко

Да ответь мне на вопрос –

Помнишь Меченого Мишку?

Слабоват он был умишком,

А амбиций – целый воз!

И куда тот воз завёз?

Хоть недолго был на царстве

Мишка в нашем государстве,

Не забыли ведь о нём,

Не к добру помянут будет

Нечестивец перед сном.

Он, в народе говорится,

Был нолём без единицы –

Без советчицы-царицы,

Всюду с нею, след-во-след,

И в стране, и в «загранице»

Обо всём держал совет.

У виска, не чуя дула,

За лукавого посулы,

Благосклонные кивки

И пожатия руки –

Драл себе в улыбках скулы,

А с народа драл портки,

Вал бандитского разгула –

«Бандократы» да «братки».

А советчица-царица?

Ей бы только нарядиться

В бриллианты-жемчуга

Да по миру прокатиться

На чужие берега.

В им любезной загранице

Вместе с Мишкой выйти в свет,

Всем заглядывая в лица,

«Мы вам нравимся аль нет?»

А народ в стране томится,

Выжить-бы хоть как стремится,

Проклиная белый свет,

Повелителя-тупицу

И чванливую царицу,

И семейный их совет.

Где же с чёрной меткой птица?

Где же чёрная душа?

В вожделенной загранице,

Во враждебной нам столице,

Покровителей смеша,

Рекламирующий пиццу

Шут, такое только снится,

Чудо жизнь как хороша!

Не творец, не созидатель –

Не таков его венец,

Разрушитель и предатель,

И, конечно же, подлец.

А предателя душа

Стоит тридцать три гроша.

Хоть по мне, гроша не стоит.

Нам его судить не стоит,

А судьёй пусть будет Бог.

Вот таков его итог.»

Обратился снова к сватье:

«Ты своим займись занятьем,