Евгений Захаров - Занимательное артуроведение

Ночь прошла без приключений. Утром мы свернули лагерь и двинулись в путь. Возглавляла процессию Матильда верхом на Куте, следом ехал я на Вадике, замыкал же шествие, как вы понимаете, Прич Свирепый на губошлепе Бозо. Несколько дней не происходило ничего любопытного, поля сменялись лесами, горы – долинами. Не считая мелких недоразумений, все шло отлично… Что за недоразумения? Конечно, я вам про них расскажу, если интересно. В своем путевом дневнике я кое-что записал, довольно коротко, но так уж получилось:

«Понедельник. Скучно.

Вторник. Проезжали мимо красивой пещеры. Матильдушка зачем-то полезла в нее и была покусана летучими мышами. Промывание желудка и хинин.

Среда. Причарда прихватил понос. Вероятно, обожрался каких-то ягод. На заметку: хорошо помогает отвар тысячелистника. Запретить Причу жрать всю ту гадость, которую он находит по дороге. Ягоды мыть в кипяченой воде. Зачем? Тильда сказала – надо. В сырой воде могут водиться всякие миазмы и палочки.

Четверг. Разнимал Тильду и Прича. Мой невероятный оруженосец раскопал в котелке с взваром какой-то корявый сучок и стал вопить, что он нашел палочку! И что эту палочку Тильда нарочно ему подбросила. Несмотря на неоднократные предупреждения, не унимался. Отказывался пить отвар. Кутя прижал его к дереву, а Тиль заливала лекарство силой. Прич лягался. Теперь Штуш хромает на правую заднюю ногу. Зато Причард не носится каждый пять минут в кусты и не орет оттуда, что он умирает, и что, не кажется ли нам, что лучше просто его прибить. Честно говоря, я бы – с радостью!

Пятница. Скукота!».

Вот как раз в пятницу вечером и произошла с нами эта история. Мы тихонько ехали по проезжей дороге, выглядывая по сторонам местечко для ночлега, как вдруг Штуша приподнял уши.

– Что? Опять скачут? – спросил я, так как уже доверял его чутью и слуху.

– Нет, никто не едет, – сказал озабоченно Кутя. – Плачет кто-то.

Проехав еще с милю, и Причард приподнялся в стременах.

– Точно! – сказал он обеспокоено. – Только не плачет, а вопит во всю глотку! Вон там!

И он показал на виднеющуюся вдали опушку очередного леса.

– Проедем мимо или спасать будем? – осведомился я.

– Я бы проехал мимо, – хмыкнул Прич.

– Я – пострадавшая, меня уже покусали, – сказала Тиль.

– Ну-у-у, – протянул Штуша. – Я – как все.

Все (не считая меня и Кути) хором сказали:

– Ты – рыцарь, тебе и спасать.

– Понятно, – вздохнул я, толкая коня и направляясь к опушке.

– Я с тобой! – вызвался Штуш. – Спасать – это интересно! Я еще никого никогда не спасал! А во-вторых, – шепнул он мне на ухо, – если что, я и тебя спасу.

Я с чувством потрепал его по уху. Не то, чтобы я сильно боялся, просто с таким защитником идти на дело куда спокойнее. Я перехватил поудобнее дубинку и, махнув Штуше, помчался на защиту обиженного.

…Обиженный скоро нашелся. Он лежал на просеке, раскинув руки, и увлеченно кричал. На груди его сидело нечто, похожее на кошку, только с белым хохлом на голове, и точило когти о грудь обиженного.

– Помощь требуется? – постарался я перекричать дикие вопли.

– Помогите!!! Спасите!!! ОГОГО!!! Уйди отсюда, мальчик, не мешай. Спас… Что?

– Я говорю, вам помощь нужна?

– Нет, я просто отдыхаю, – сварливо отозвался неизвестный, вздергивая седую бороду. – Что, сам не видишь?

– Так в том-то и дело, что не вижу, – вздохнул я.

– Хорошенькое дело! – возмутился старик. – Меня, можно сказать, уже почти съели, а он не видит ни шиша!

– Так вы вот на это жалуетесь? – я осторожно толкнул концом дубинки заурчавшую «кошку».

– Между прочим, юноша, «это» – самый настоящий дракон! Только маленький, – разъяснил старик и вдруг заорал: дракон впустил когти поглубже.

– Насколько я знаю кошек, – осторожно сказал я, – вы ему нравитесь.

– А он мне – нет, – отрезал старец. – Кошки – источник заразы! То есть, драконы.

– Ох! – сказал Штуша. – ОХ! Как чешется в носу!!! – и вдруг оглушительно чихнул. Дракончика со старческой груди как ветром сдуло. Мощный поток воздуха унес его вместе с несколькими вырванными из земли кустами в необозримую даль. Старец вопил, держась за землю, пока остатки Штушиного чоха не улеглись. Тогда он перевернулся на спину, поднялся, сделал несколько наклонов, хрустя суставами, а потом, вспомнив что-то, бухнулся на колени да пополз к нам, тряся головой и выкликая:

– Спасители! Благодетели! Ух, вы, мои хорошие! Ух, вы, мои радостные!

– Вы чего, дедушка? – опасливо спросил я.

– Родненькие! – причитал старик. – Дайте-ка я вам, по старой памяти, расцелую ланиты!

И он припал к моим сапогам.

– Мне казалось, ланиты несколько не здесь, – заметил я.

– Ох, как чешется! – не унимался Кутя. – Свербит-то как!

Шестиногий друг приготовился было чихнуть еще раз, но старец быстро вскочил, щелкнул у его носа пальцами, и Штуш осовело замолчал, шевеля носом.

– Не чешется! – наконец сказал он. – Колдун?

– Колдун, – кивнул старик. – Точнее, маг. Волшебник. Магистр тайных сил. Чародей. Повелитель непознанного. Варлок.

– Барлог? – перепугался я. – А ну, как жечься начнешь?

– Варлок, – терпеливо повторил старец. – Чернокнижник, то есть.

– А чего свербело-то так? – жалобно спросил Кутя.

– Как это что? – удивился бородач. – Табак. А, вы не знаете, вам не понять.

Как раз я-то про табак знал. Средний Джо курил большие табачные палочки, и еще рассказывал, будто где-то за морями, за горами, в землях далеких и опасных, живет народ краснорожий, но не потому, что в баню любит ходить, а потому что порода такая. И курит он только трубки, причем мирные, не драчливые.

Волшебник тем временем подобрал с земли серебряную табакерку с затейливым вензелем на крышке оной.

– Хороший был табачок, – с укоризной сказал он, глядя на смутившегося Штушу. – Капитанский.

Он вздохнул и вытащил из-под полы своей хламиды гнутую трубку. Я закрылся руками – может, только у краснорожих трубки незлобивые, а ну, как плюнет чем-нибудь? Но маг, видимо, знал как обращаться со строптивцами, и принялся набивать трубку остатками капитанского табака. Я же, пользуясь случаем, как следует рассмотрел спасенного. Выглядел он, как и полагается волшебникам, внушительно: в черной хламиде, черном же плаще, расшитом звездами, остроконечном колпаке (опять-таки черном) и с посохом, заткнутым за пояс. Внешность же у него была самая не располагающая. Сивая борода, желтые от табака усищи, крючковатый нос и маленькие, подозрительно щурящиеся глазки, утопающие в сети морщин.

Маг же в это самое время разглядывал меня и также явно не был в восторге.

– Ну, как тебя звать-то, спаситель, – вымолвил, наконец, он.

– Герман. Рыцарь Фараморский. Сын Фенриха Маститого.

– О! – оживился старик. – И оруженосец у тебя, конечно, есть?