Евгений Захаров - Занимательное артуроведение

– Это же был любимый конь моего муженька! – зашмыгала носом матушка. – Как мой Фенрих славно возил его метлой по бокам! Ведь недаром предание гласит: «Бьет – значит, любит!». А уж как я любила моего Фенрюшечку! А Бозик! О! Он ведь был под вашим отцом в тот злосчастный день… Мы так надеялись, что он приведет… Привезет… Найдет убийцу отца!

– Да он не способен найти даже кормушку овса, не то, что убийцу отца!

– Тилли, не смей!

– Не называй меня «Тилли»!

– Мам, ну что ты, в самом деле, – вмешался я. – Ты же знаешь, как Матильда…

– И ты туда же? Тилли, Герми, разве вам не дорога память об отце?

– Мама!

– Мама!

– Тилли! Герми! Тилли! Герми! – по-обезьяньи скакал за столом Леопольд.

– Конь прибыл на рассвете, – начал конюший, – и они…

– Как – на рассвете? – повернулась к нему матушка, шелк ее платья угрожающе зашелестел.

– Дак – как? – стал оправдываться конюх. – Ну, так вот – на рассвете!

– Где ты шлялся все это время? Сейчас же уже обед! – пророкотала Геранья.

– Выпори его, мам, – попросил Леопольд. – Он все врет.

– Заткни фонтан! – рявкнула матушка. Лео покорно выполз из-за стола и поплелся в сад: требовавший починки фонтан уже давно грозил затопить наши георгины.

– И ничего наш дорогой Тристан не врет, – глядя на конюшего, сказала матушка самым ласковым голосом, от которого у того подкосились ноги. – Правда, ведь?

– У-э-ппп, – кивнул Тристан.

– Врет, – поддержала наказанного Лео Тильда. – И не краснеет. Выпороть и немедленно.

– Порют-то на конюшне, – возразил я. – А он – конюх. Сам себя он выпорет, что ли? Как вдова оруженосца?

– Рот закрой, – велела милая мама. – Не то пойдешь Леопольду помогать.

Тут появился Лео – мокрый, грязный, но веселый.

– Заткнул! – гордо сказал он, усаживаясь за стол.

– Рада за тебя, – кисло сказала матушка. – Ответствуй! – Бросила она слуге.

– Ага, – кивнул конюх. – Вернулся на рассвете. Весь в сбруе, со всем мылом. То-ись со всей всб.. сбвре.. Под седлом. И мыльный.

Его качнуло, но он продолжал:

– К седлу был приторочен верный оруженосец леди Хрунгильды, Причард Калидомский!

Матильда полыхнула пожаром. Она всегда так полыхала даже при упоминании, так называемого, друга детства, с которым они вместе росли – болвана-переростка Прича, самым главным достоинством которого были непомерной величины уши. Единственный сын многодетного семейства (как уже понятно, все остальные дети – девочки) из соседнего Калидома был давнишним воздыхателем Хрунгильды, готовый броситься за нее в огонь и в воду (скорее всего не бросился бы, так как огня он боялся до безумия, а плавать не умел, но всячески показывал, что всегда готов). Дабы жениться на Хрун, Причард увязался за сэром Фенрихом в качестве – кого бы вы думали? – оруженосца. Через месяц он вернулся, притороченным к седлу коня хозяина замка, но без последнего. Возвещая гибель отважного рыцаря, он так орал и бросал пламенные взоры на Хрунгильду, что та загорелась, прыгнула в доспехи и отправилась отмстить, а заодно и поискать по дороге Святой Грааль. Немудрено, что калидомец увязался за ней. «Дабы для женитьбы на наследнице Фенриха Маститого, заслужить гордое звание «Рыцаря», – как прокричал он с осла, уносящего его вслед за отважной девой. И вот этот липовый оруженосец вновь вернулся вместе с собратом по разуму – глупым конем Бозо. И, что всего обиднее – без осла. Ну, и без сестрицы, конечно.

Матушка Геранья ждала продолжения. Слуга молчал. Я кашлянул. Матильда полыхала. Леопольд засвистел носом, уснув прямо на стуле. Неожиданно конюх с грохотом рухнул на пол. Лео проснулся и заверещал.

– На конюшню! – скомандовала матушка, вылезая из-за стола. Она величественно подобрала юбки и затопала к выходу из обеденной залы, сметая по дороге кресла, слуг и попадавшихся под ноги собак. Мы все поспешили за ней, причем я тащил за ноги потерявшего дух Тристана.

Внизу, в сарае, было довольно темно, так что оруженосца удалось разглядеть не сразу. Развалясь, он расположился на тюках с сеном и гулко сопел. Его уши тихонько трепетали.

– Он ранен! – взвизгнула Тильда.

– Вот еще, – сухо отозвался я. – Пьяный, как свинья.

– А я говорю – ранен! – и я охнул: локоть сестрицы вьехал мне в бок.

Матушка затрясла Прича за плечо. Тот повозил ногами по сену и что-то нечленораздельно промычал. Пришлось вмешаться и вылить на голову отважного оруженосца ведро воды. Раздался громкий фырк и вой, а затем Причард воздвигся, тряся головой, как конь.

– Жалко, – заметил я. – Долго сохнуть будет.

– Причард? – уточнила Матильда с томной нежностью в голосе.

– Сено, – ответил я. – Да и этот – тоже.

– Куда ты подевал мою дочь? – ревела на ухо оруженосцу матушка. – Отвечай, пьянь!

– Беда, – бормотал Причард, тщетно стараясь сфокусировать на ней размытый взгляд своих маленьких кроличьих глазок. – Горе нам. Много подвигов свершила отважная дева и вот! – он хлопнул себя по толстым бедрам. – Попала в плен к великанам! Наверное… А я предупреждал! – И он свернулся калачиком, улегшись у ног разьяренной мамочки.

– Почему же ты ее не спас, лживый пень! – гремела Геранья, хватая его за шкирку и тряся, как нашкодившего кота. Причард зевнул.

– Отстаньте от меня, люди, – сказал он уныло. – Спать хочется.

Но матушка была начеку: влепила ему такую затрещину – аж звон пошел.

– Как ты здесь оказался! – крикнула она. – И не смей засыпать, когда я с тобой разговариваю! Герман, держи его!

Я, со вздохом, схватил Причарда за ремень.

– Вынес меня верный конь, – бормотал оруженосец, раскачиваясь на ремне. – Весть я принес в дом родной. Дам я ему и овса, где-то была колбаса… – и полез по карманам, время от времени, встряхивая кудлатой головой.

– Вот он какой, отважный герой! – прошептала Тильда. Я поморщился. Над моими стихами смеются даже кошки, а эти негодяи болтают себе, как ни в чем ни бывало!

– Я вот все думаю тож, – начал было я, но матушка перебила:

– У, завел свою трепотню! Хватит уже. Уши вянут. И вообще – пошли отсюда, от этого бурдюка с вином сейчас многого не допросишься.

Я с облегчением выпустил из рук ремень, и Прич, квакнув, хлопнулся на сено.

– Колбасы нету, – сказал он уже во сне. Я с чувством сплюнул.

Оставив храпящего «героя», все разбрелись по замку переваривать новость. Матушка понесла отдыхать свой живот. Матильда отдавала дань грибам в обеденной. Я же поспешил в свою излюбленную «ума палату» – так я назвал небольшую нишу в одном из многочисленных коридоров замка, где уединялся на предмет думания, размышления и сочинительства. Там я достал блокнотик, карандаш и стал писать. А записываю я все умные мысли, часто приходящие мне в голову: колкости в адрес Матильды, которые лучше не применять на практике; рецепты приготовления пирогов из глины… Но больше всего в блокноте стихов. Да, я люблю стихи! И не считаю это зазорным. В отличие от моих домашних.