Светлана Шестернёва - 50 оттенков Серика. Еротически-юмористическое издание

Сейчас бы видеозвонок, хоть так повидаться. Но тогда батарее хана за считанные минуты. Сауле выбрала на дисплее телефонную трубку. Митька ответил после второго гудка.

– Салем, Маке, – Сауле изменила бы самой себе, не ответив на его пассаж с переименованием в национальных традициях.

– Здравствуй, свет мой, – послышался знакомый басок.

– Привези уже мне, батюшка, чудище лесное для сексуальных утех, – в тон ему отозвалась Сауле.

Митька рассмеялся. У него было отменное чувство юмора. С некоторых пор данное обстоятельство Сауле особенно ценила.

Ей только что удалось развязаться с человеком, у которого способность понимать шутки и сарказм была атрофирована с рождения. В результате каждая вторая фраза из уст Сауле звучала как «Я шучу» либо «Это был сарказм». Однако упомянутый персонаж мастерски занимался сексом, а также владел редкой профессией: последнее обстоятельство сыграло не последнюю роль. Плюс мощная взаимная «химия».

Два взрослых человека попались как дрочливые подростки. Но Вселенная любит равновесие. Насколько они идеально совпадали в постели, настолько были полярно разными во всем остальном на свете. Ангельского терпения Сауле хватило на три года, после чего она сказала себе: стоп, что ты делаешь? Шутки шутками, но он их не понимает.

Поэтому знакомство с Митькой стало ей наградой.

– Спасибо тебе, Маке, – выдохнула в динамик Сауле, чувствуя, что глаза вновь защипали слезы.

– За что? – удивился Митька.

– За твой смех, родной. Я всегда говорю: пусть лучше надо мной смеются, чем плачут.

– Что-то случилось? – тотчас забеспокоился он.

– Случилось, Мить, – две капли снова сбегали по щеке.

Сауле считала себя способной держать удары судьбы. Но столь нелепые – находились за гранью ее понимания. В такие моменты ей безумно хотелось стать маленькой и на ручки.

– Когда же вы, врачи, изобретете такое средство, которое будет спасать от неприятностей?

– Спиртное изобрели в начале седьмого века. Тебе ли не знать?

Сауле прыснула. Митька, ко всем своим достаткам, был тот редкий мужик, который не порицал ее за пристрастие к коньяку. Вероятно, потому, что знал историю его происхождения. Пристрастия, а не коньяка.

Однажды в студеную зимнюю пору на профессиональном поприще Сауле случился аврал. Попёр на поприще такой объем работ, что она чувствовала себя как лошадь на свадьбе. Голова в цветах, зато задница в мыле. И приснился ей в одну из таких after-страдных ночей сон.

– Я умерла, – повествовала она Митьке. – Лежу, значит, в ящике, и будто бы вижу себя со стороны. Печалюсь, конечно. Молодая еще, пожить бы могла. И следующая мысль: зато высплюсь!

В этом месте Сауле, которая много раз делилась этой историей устно и письменно, разражалась хохотом. Собственно, именно так все и было на самом деле.

– Вертикальный взлёт видел? Я подрываюсь на кровати и утыкаюсь лицом в подушку. Потому что ржу в голосину. Ну и вот, с той самой поры и был заведен ритуал немножко выпивать на сон грядущий, – резюмировала свои злоключения Сауле.

– Мозги расслаблять, – догадался умница Митька.

– Сплю как убитая. Меня даже пару раз обводили мелом.

– А просыпаешься? Не как убитая?

– Я свою норму знаю. Упала? Хватит.

– И голова утром не болит? – продолжал допытываться доктор Лозовский.

– У меня – не болит. Но сейчас она заболит у тебя. Потому что я укушу тебя за голову. Не бздите, доктор. Сказала же: я свою норму – знаю. Как перед смертью я пью только два раза в год – на профессиональный праздник и день рожденья. Как тебе такой режим?

– Поскребёмся и лежим, – хмыкнул Митька.

Этот разговор у них состоялся пять лет назад. Обстоятельства к тому – и того пятнадцать. За оба срока Сауле так и не спилась, сколь ни пророчили враги…

– Кто-то обидел мою персидскую кошечку?

У Саулехи были длинные рыжие волосы. Не по-восточному тонкие, но зато густые, и из-за этого они казались пушистыми. Увидев ее впервые, когда они знакомились по видеосвязи, Митька сразу заявил, что она похожа на его персидскую кошку.

– Никто не обидел, – начала было Сауле, но осеклась. Серик этот пристал… То она его узнать должна, то вспомнить. Благодарность какую-то выдумал. Тут Остапа понесло. М-да. Это еще кто кого обидел, если в корень смотреть.

– Подруга погибла, – коротко бросила Сауле.

В трубке повисла пауза. Она по достоинству оценила это молчание. Выспрашивать подробности, жалеть, причитать – не таков был ее Митька. Сейчас он даст ей понять, что всегда готов подставить плечо. Пусть даже за тысячи километров. А потом скажет, как ей дальше жить.

– Цветуня, – заговорил он тоном, каким, должно быть, привык распоряжаться медсестрами в операционной. – Сейчас ты поедешь домой и ляжешь спать. Не пей сегодня больше ни глотка и не кури. Наглухо закрой все окна и шторы, чтобы было очень тихо и совсем темно. И ложись. Ты все поняла? – требовательно спросил Митька.

– Да, – отозвалась Сауле.

– Молодец. И больше не ной. Ной не ныл. И ты не ной, – продолжал Митька так, словно не случилось ничего необычного. Это окончательно привело Сауле в чувство.

– Целую тебя в лысину, – нежно сказала она на прощанье.

Внезапно рядом скрипнули шины.

– Садись, нам по пути, – сказал Серик.

Аллах решил, что мне недостаточно испытаний, решила Сауле. Она взглянула на телефон. Три процента. Случись что, ее не сразу и найдут.

* * * * *

Больше всего на свете Серик боялся реплики «Вспоминаю свой». Все началось с поездки на Бали.

Бравируя перед товарищем своим натурализмом, Серик, мягко говоря, грубо грешил против истины. Стремление и дать, и взять – и вашим, и нашим он ощутил с ранней (не читай вслух) юности. Если Серик и был озадачен фактом собственной бисексуальности, то длилось это не дольше, чем проходит с белых яблонь дым. Пуркуа бы и па, говорил он себе не однажды, любуясь тугим задом и мускулистыми ногами своего сверстника, и чаще даже – нет. У взрослых партнеров он перенимал богатый опыт, которым после щедро делился с более юными. Одним словом, многостаночник.

Впрочем, положа руку на сердце и не только, больше и чаще удовольствия Серику дарили всё-таки леди, а не джентльмены.

Свою уникальную сексуальность – а точнее, как затем показала жизнь, сексуальную уникальность – Серик не скрывал. Но и не афишировал. Пока не вмешался случай.

У него зазвонил телефон.

– Кто говорит? – спросил отец. Серика в тот исторический момент дома не оказалось.

– Это ты, мой сладкий рогалик? – вкрадчиво откликнулся вежливый мужской голос. У них с сыном были удивительно похожи голоса.

Родитель Серика служил в посольстве дипломатом. Поэтому теряться не привык.

– Нет, – бодро ответил он. – Это хозяин кондитерской.