Дом - Апокрилог. Закрывая глаза

И вот, верите или нет, но только я их туда отправил, как уже спустя секунду, спрашиваю себя: «Как я додумался их туда сослать?». И сам же себе отвечаю: «Ну а как иначе исправить ошибку своего творения, когда оно уже давным-давно материализовалось и живёт своей жизнью? Одной переменой мыслей этого теперь не поправить, увы».

И вот я наблюдаю слизкий торфяной сапог на ноге у позеленевшего трупа. Тут такие все: болотно-зелёные, липучие до отвращения и пованивающие ставочной сыростью.

У особей женского пола корпуленция крупнее и мощнее, чем у мужского. Пастозно-расплывшаяся вязь кожи равномерно вздута мышцами, из которых, точно из кальдеры вулкана, извергаются унылые струйки зелёных миазмических газов, источающих необычайную вонь, – так они дышат. Их липучести могла бы позавидовать самая въедливая и примитивная пиявка акантобделла. В нутре каждого из них булькает множество жаб, лягушек и глухих выхлопов газов, отчего создаётся впечатление, что их беспокоят метеоризмы, – а те накожные волдыри — последствия таких процессов. Они то уплощаются, заглатываясь животами, то раздуваются шарами, распространяя жутковония. Мужские особи… – это плаксивые и угодливые дохляки, цвета высушенной шкурки лягушки. У них изъеденная лысиной, грушеобразная голова, с серпообразным промежутком – окаймляющим затылок – редких, но длинных волос; кожа буквально обтягивает скелет с органами, так, что может показаться, будто это пришелец.

Самый распространённый лозунг этих провинциальных неврастеников и ипохондриков: «Не торопи улитку». В сточных каналах и водопроводах бурлит очередная порция застоявшейся и зацвётшей воды, порционно поспешающей во все краны на завтрак, обед и ужин. Ею же со всей леностью убирают помещения, и, впрочем, следят, как бы эта вода никуда не убежала, – у неё имелись все шансы ожить, подобно святой. Можете себе представить, каков ассортимент древнейших, недавних и сегодняшних паразитов и микроорганизмов там безостановочно размножается? От миазмов, разгуливающих по помещениям, предметы мебели не стоят, а летают, припускаясь к полу в промежуточных сменах потоков.

Чем дольше я всматриваюсь в этот унитаз зрелищ, – зажмурив глаза и стиснув рот и нос, – тем больше я благодарен тому, где пребываю сам, – хотя в дальнейшем вы поймёте, что это всё тоже относительно. Но без этих карапузов-гомункулов, я, вероятно, и того не имел бы. Чего стоит громкая слава работы в своё удовольствие и для себя; ещё к этому прибавить постоянный интерес со стороны окружающих к разрешению моей дилеммы с напитками, и… Ну, это пока ещё вам рано объяснять, но обещаю, что вскоре тучи рассеются!

Так вот… если говорить о растительности в том черепке, то она, по большему счету, вьющаяся, – как паутинообразный мох, покрывающий почти каждый приземистый дерновый домик. Разветвляющиеся к участкам, тонкие увилистые дорожки, выложены рёбрами камней в форме чешуи; их покрывает толстый слой улиточной слизи, за долгое время успевшей загустеть в скользкий каток. Да-да, именно улитки ! — болотные прудовики – размером с ваш кулак; здесь они являются, наряду со священной болотной жижей водоканалов — почитаемыми брюхоногими! Они здесь везде: чего стоит та же трубопроводная вода с их слизью. И если кому-нибудь на пути встретиться это существо, то обгонять его не станут (по традициям), а будут терпеливо плестись вслед.

Если же в прошлом черепке все куда-то торопились, то здесь, напротив, все движутся в темп улиткам, — вяло и бесформенно покачиваясь движениями влачения. Однако, как ни странно, столпотворения здесь — явление редкое ; большинство чахнет в стенах собственных домов-теплиц. Неистребимо здесь и постоянное гудение, жужжание и зудение насекомых, в частности – зелёной мухи-падальницы; чем она и любит полакомиться, так это выделениями самих жителей, – что, кстати, для них обращается в фиаско: не успев приземлиться на объект желаний, крупные нательные поры рутинезийцев всасывают их в себя, – получается как бонус к рациону гомункулов, – так сказать – разнообразие .

Время тянется подобно глиссандо смычком, режущем струны до того тяжко – как нож по волосам, что струны и каждая расстроенная струна в отдельности, лопаются со звуком выдранного седого волоса из бороды старика. Эти звуки высохших капель слёз выкидыша можно слышать повсюду: чаще — в трубопроводах; на улице — в занавесях частичек тумана, адвектируемых по городу зябкой рефракцией свечения лунного ночника.

До момента, когда я направил сюда ночник, здесь царили ясные сумерки.

«А дети ? Куда запропастились дети ?!» – спросите или возопите вы в недоумении. А как же… а как же головастики ?! Здесь они летают по воздуху; время протекает и они постепенно укрупняются, оседая всё ниже и ниже над землёй, пока не преобразуются в одутловатые, желеобразные жестянки, наподобие родителей. Ах да, проживают-то они отдельно, в яслях экологически загрязнённого пруда. Соответственно моим наблюдениям, на уме у этих слизняков только одно: «обделать все подчистую», и, в дальнейшем, «забродить комнатной зеленушкой».

За всеми этими наблюдениями я совершенно потерял из виду Марту с Фелиной. Решил унюхать их по запаху и тогда же всунул в планету свою голову, в надежде, что уж мой-то нос их не проморгает и запиликает, дав знать чихом. Ан нет… Понеслась канонада такой скорости чиханий, что отодвинутый вбок ночник, увеличивший сумеречную притемнённость, сыграл со мной злую шутку: моё лицо, порозовевшее удушьем, приобрело устрашающий отлив цвета вызревшей фуксии, наряду с покрасневшими выпученными глазами. Со всей прытью, закашливаясь и задыхаясь, я вынырнул. (Хочу добавить, что внешнюю видимость я приобретаю только в случае прохождения через границу атмосферы черепков.)

Жители, бывшие в сей час на улицах, видимо, поперепугались вторжению одичавшей небесной рыбы; их медлительность мигом сняло как рукой: глаза на лоб и давай гопака, не обделяющего ногами чтимых улиток. Улицы уподобились сплошному катку. В тот же момент меня пробрала мысль: что бы было, если бы кто-то это выпил? он, верно, прежде бы задохнулся от вонизмов, – а нет – его бы поразила цианотоксискация совместно с насморком, кожной сыпью и раздражением глаз. Их хоть как употребляй – хоть внутрь, хоть наружно, – только пропали они насквозь и желают тебе того же.

Нда-а, мое вторжение жители запомнят надолго! Сейчас вижу, как все размелись по домам, включили свои телевизионные приемники, по которым передают «свежие» новости, полемизирующие несварением и пуканьем прошлых застоев. Все бесконечные 24 часа в сутки один и тот же канал «Залипание», перемежающий повседневную программу сплетен – мониторингом продвижения воды по всем трубопроводам, канализациям и стокам. Программа сплетен включает всю газетную утку: во сколько кто вышел из дома и в котором часу зашёл… Для интриги и наглядности, корреспонденты подчас дожидаются у дома очевидцев и заядлых инсинуаторов, чтобы те вновь пропололи поросшую быльём, уже мёртвую несколько веков, замученную «утку». Опрашиваемые зауныло перечисляют движение по прямолинейной траектории (если те «пропалывают» относительно головастиков), которую «взрослые жабы» дополняют восклицающей точкой стояния на конце, – по подобию восклицательного знака.