Вера Вьюга - Эффект матрёшки

Ада заботливо сковырнула со снимка засохшую крошечку, кто знает, сколько ей лет…

Голый пупс на другом снимке, с черными, похожими на отборные маслины глазищами, как положено фотомодели молочного возраста, лежал на животе и был не по-детски серьезен. Она себя не узнала, но химический карандаш аккуратно сохранил и имя и время. «Ада. 3 месяца» – значилось на обороте. И Ада не поверила. «У всех младенцев такие огромные глаза, куда потом все девается…»

Улыбающаяся беззубая первоклассница смотрела на неё с другой карточки – в кривых косицах по капроновому банту-пропеллеру, белый фартучек, три гладиолуса зажаты в руке. Рядом подружка Лена. Она вспомнила фамилию подружки и первый сентябрьский день, разлинованный в косую полоску дождя. Этот день, как бумажный кораблик, белый и чистый, словно проплыл по волнам ее памяти. Неужели все это было… и детство и огромное счастье, оттого, что вся жизнь впереди, и ты еще не представляешь, что жить – это тяжелый труд.

Вот они, вот они: выпускные, групповые, итоговые, цветные. Чтобы не забыть, что училась девочка, чтобы не забыть с кем дружила девочка. Свадьба, муж, новые родственники – все как у всех. И снова – голый пупс. Все в той же кукольной позе. Круг замкнулся. Чей это сын? Ада перевернула фотографию «Ксенюшка 3 месяца». Кто такая эта Ксенюшка…

Она оставила несколько самых счастливых фото, остальные, бережно сгребла в коробку и отправила назад на антресоли.

Опять не вышло начать новую жизнь. Не хватило сил расстаться ни с привычками, ни с фотографическими родственниками. «Мои привычки мне дороги. Если вырвать прежние, я постепенно обрасту новыми. И где уверенность, что они будут прекрасней утраченных», – оправдывала себя Артемида. Лукавый дух её логики был таким соблазнительным. Он не насиловал ни души, ни тела, предоставляя последним максимум удовольствий при минимуме затрат. На все находилось и оправдание и утешение. Я ем, а кто-то голодает, я сплю, а кто-то работает, я мыслю, а кто-то даун. Я счастлива, оттого что ем, сплю и мыслю. А что я ем, с кем сплю, о чем мыслю – не важно. Главное – я счастлива. Так пусть счастье станет моей привычкой!

Как бы ни так! Бессилие и лень крепче.

И все же, злясь на себя, Артемида не отступала, всей душой желая перемен. Сознательно изнуряя мозг, она проштудировала от корки до корки купленную накануне газету для безработных. Уборщицы, секретарши, бухгалтерши… Напрасно! Желание работать так и не разгорелось.

Корпоративный муравейник, в котором однажды с тоски она имела неудовольствие трудиться, надолго подорвал её веру в светлое человечество. Ада была не амбициозна, независтлива и независима. Потому выжить в нем не могла априори. Осознавать себя корпоративным муравьем, изо дня в день созидающим чей-то успешный бизнес, смиренно перетаскивая листочки ведомостей, отчетов и докладных записок из кабинета в кабинет, ей надоело уже через месяц. В том, что на её теперешнее место, да за такую зарплату, найдутся полсотни более старательных муравьев, она не сомневалась. «Заменят и не заметят. Стоило ли пробиваться на свет божим человеком, чтобы по-муравьиному покорно предаваться коллективному бессознательному, – думала она в минуты мысленного перекура. – Неужели мое предназначение в том, чтобы охотиться за клиентами, как индеец за скальпами, а после с тупой кровожадностью, напевая корпоративный гимн, забивать и забивать… ими базу данных. Здесь даже цветы в утвержденной сине-зеленой гамме. Мда… Отчаянная мимикрия живых организмов. Лишь бы выжить, лишь бы остаться».

Ада была яркая. Таких не любят, таким завидуют. Она и раньше не верила в сахарную пудру женской дружбы. Оголодавшие тетки не могли простить ей мужа, достатка, физической привлекательности, а более – независимости от бонусов и слухов. Мужчины поначалу норовили пригреть её взглядом и не только. Это будоражило зависть и возбуждало злословие обделенной половины коллектива. Но она пренебрегла их плотоядным вниманием и поплатилась. В конце концов, её сожрали, тихо выпили кровь, улыбаясь, лишили праны. Ещё бы чуть-чуть… Она физически ощутила, что такое «сглаз и порча» в отдельно взятом обществе с ограниченной ответственностью. Она не смогла приспособиться. Каждодневные прения по гендерной проблеме за чашкой чая с кофе Ада считала ещё одним возмутительно бездарным занятием, потому прослыла высокомерной и нечуткой. И она ушла, подразнив на прощание унылых теток тем, что женщина не должна бояться замужества. Совершенно не нужно долго раздумывать, взвешивая все «за» и «против». Нужно смело выходить замуж и разводиться, выходить и разводиться… И так до тех пор, пока не обретешь гармонию.

И вот она, воплощенная идея! Разведенная и ничья…

Последняя страница газеты, которую теперь просматривала Артемида, предлагала креативно заработать на антирекламе, точнее – партия «синих» организовала всемирный конкурс АНТИРЕКЛАМЫ. Призом для победителя значилась поездка на ближайшей саммит всемирный и торговый. Вот там-то победитель и развернет свой призовой плакат, с придуманным им же антирекламным слоганом. И станет пикетировать до посинения, выражая протест и просто нецензурно выражаясь по поводу глобализации и опасной, предположим, колбасы. Колбасу Ада пригвоздила сразу, выбрав её из перечня прилагаемых продуктов и событий. Она давно не уважала ее за повышенную канцерогенность и запятнанное коммунистическое «вчера». Строчки явились сами собой. Вышло задорно, по-молодежному:

Забей на колбасу, дружище!

Она отрава, а не пища!

С таким резюме можно было запросто претендовать на вакансию антиглобалиста, готовить загранпаспорт и рисовать плакат. Ада «намылила» вдохновенное письмо организаторам и заодно «ку-кукнула» Натану.

После приключения с Жуанским, она прибывала в меланхолии и на все натановы предложения отвечала отказом. Теперь же имея полный карт-бланш от мужа и новую шубку от него же, Ада желала развлечься, если уж не удалось измениться!

Праздничный ярлык напротив «ника» уверенно сигналил о дне рождения Натана. Это был отличный повод возобновить контакт. Правда, она немного удивилась, ей помнилось, что по этому поводу поэт уже напивался.

Натан оказался «онлайн» и так обрадовался, что немедленно пригласил ее к себе поиграть в нарды и поесть фисташковой халвы. Артемида с удовольствием приняла предложение, несмотря на то, что халву не переваривала, а нарды считала настольной игрой драгдилеров.

Весна только проклевывалась, но на улице уже вовсю торговали солнечным товаром. По пути Артемида примерила пару-тройку очков и ничего не купила.

Настроение было отличное. Резвый ветерок, веселясь и радуясь вместе с ней ясному дню, задорно гонял по бесснежному тротуару разноцветные обертки и жестянки.