Анастасия Затонская - Избранное-2019. II Всероссийский литературный конкурс о животных «РяДом»

– Держись. Крепко держись. И не рычи, а то я испугаюсь и ничего не получится.

В колодце вполне можно раскорячиться, упираясь ногой в противоположную стенку. Вот такой раскорякой я поднялась по скобам, и Жёлтая когтями царапала мне плечи, держа равновесие, как в цирке. Больно было, а ей, наверное, очень страшно. Но мы обе терпели. И оттуда я встала на скобу обоими ногами, чтоб повыше быть, и она сумела выскочить. До крови меня оцарапала, и я шлёпнулась вниз. А она убежала.

А я обнаружила, что не могу вылезти. Может, слишком сильно устала, пока собаку поднимала… Только до последней скобки смогла достать, а там – всё… попробовала ногой упираться, но без опоры не получалось. Руками зацепиться некуда было. Да я в то время и не была особо сильной девочкой. Нюня и маменькина дочка.

– Я побегу домой и принесу верёвку! Мы тебя вытащим.

Иринка убежала – и пропала. Разумеется, её бабушка не пустила дальше гулять. Её бабушка, вообще, была очень против т ого, чтобы она со мной водилась. А тут ещё верёвки какие- то…

Я сидела в колодце. Попробовала вылезти ещё раз и не смогла. И тогда я сделала то, что умею лучше всего на свете и сейчас – я начала выть. Сначала просто хныкать, а потом уж полноценно выть, в голос, от души, как плачут все маленькие девочки.

Представилось, очень ясно, что буду я тут сидеть сто тысяч лет. До вечера, пока люди с электрички не пойдут домой. И мама моя пойдёт домой, её электричка приезжает в шесть часов. Вот она и обнаружит мой хладный труп. Достанет и будет очень плакать. Потому что я умру к этому времени от голода и холода, это как пить дать.

В этом месте мой тихий хнык начал переходить в полноценный вой.

И в газете про меня напишут, обязательно. Что героическая девочка вынула из колодца собаку, а сама спастись не смогла. Погибла жестокой смертью. И медаль мне обязательно дадут – посмеееееертно…..

Умирать не хотелось. Умирать было страшно и очень обидно, и даже посмертная медаль этот факт смягчала лишь чуть- чуть. Посмертную медаль мне хотелось, а вот умирать – нет, если только потом, когда-нибудь. Когда совсем старая стану и школу закончу.

– Ты чего там воешь? – спросил чужой дядька, закрыв световой круг. – Ногу сломала?

Колодец от тропинки метрах в десяти. Как он услышал? Наверное, я громко выла, от души.

– Дяденька, я вылезти не могу! Я собаку вынула, а сама – не могу!

Он лёг на пузо и протянул ко мне руки. И вытащил. Там, вообще, не глубоко было для взрослого человека.

– Собаку вынула? Молодец. Только теперь думай, как хорошие дела делать правильно. Чтобы не застрять в колодцах.

– У меня подружка побежала домой, за верёвкой. Только не пришла. Я её ждала, ждала…

– Не реви. – Сказал он строгим голосом. – Чего уже реветь? Главное – собаку достала. Собака хоть твоя, домашняя?

– Нет. Дикая. Злая собака. Она даже «спасибо» не сказала, убежала, и всё…

– Иногда даже диким и злым собакам нужна помощь. – Покачал он головой. – И «спасибо» они не скажут. И никто не скажет. А делать надо. Пошли, отведу тебя домой.

Тогда было совсем другое время. И маленькие девочки не боялись чужих дядек. И дядьки не боялись чужих девочек.

– Не надо, я рядом живу. И у меня только коленка разбилась, и не больно совсем. А вы… вы – герой! Вы меня спасли.

Герой почесал в затылке и неловко улыбнулся. Вряд ли ему было много лет, но я плохо помню. Силуэт только помню на фоне светового круга.

– Точно сама дойдёшь? Ладно. Иди тогда скорее и коленку зелёнкой помажь. И знаешь, что… собакам помогать надо. Даже очень злым. Даже самой злой собаке иногда нужна твоя помощь. А подружка у тебя – плохая. Не водись с ней.

И он на электричку пошёл, а я – домой. И бабушка меня ругала, потому что очень грязная. И про царапины на плечах пришлось соврать, что на дерево лазила. И она меня ещё раз отругала. И зелёнкой помазала, а это больно, между прочим. Я ничего про колодец не рассказала: ещё не хватало, заперли бы дома и гулять не пускали.

А Жёлтая…. Жёлтая так и осталась злой собакой. Словно и не было в нашей с ней жизни того колодца. Так же бросалась и лаяла, так же грозилась искусать до смерти. Но я на неё не обижалась, почему-то. На Иринку вот – обиделась. Хотя и понятно, что её бабушка из дома не выпустила.

А потом приехали собачники и всех переловили. И злыдню Жёлтую, и всех остальных, добрых и игручих. И Рыжиков, брата с сестрой, и Малыша, и Пятнистую, и моего любимца Бутуза. Родители знали, наверное, потому что меня два дня не пускали на улицу под любыми предлогами. Бабушка была в уличном комитете, или как там это ещё называлось… Наверняка, их предупредили об отлове собак. А они пытались меня оградить от страшной правды, как сумели. И, когда я пришла к тому заброшенному двору, там уже никого не было. Никогошеньки.

С Иринкой я постепенно водиться перестала. Её бабушка была очень против нашей дружбы. Для её бабушки я была «хуже мальчишки» и «эта девочка с грязными ногами». А мне специально разрешали всё лето бегать босиком, потому что врач сказал «от плоскостопия». Не помогло, и плоскостопие осталось, но моё детство было босоногим и счастливым: с деревьями, заборами и… очень злыми собаками. Которые в моей маленькой жизни сыграли свою, очень важную, роль.