Михаил Иванов-Ильин - Пролетая над гнездом продаж

Вообще, мы – потрясающая страна. Скажу больше – мы уникальны. Тысячу лет были православными, затем за одну ночь, стали верить в светлое «завтра». Целых восемьдесят лет верили, но в один день мы прекратили верить в это «завтра». Мы стали верить в светлое капиталистическое «сейчас». Во что мы верим сейчас? Ни во что. А так хотелось быстро влететь в рай. И, казалось, будем делать все как в Америке и заживем! Не получилось! Ну, тогда как в Европе! Не получилось! Тогда как в Японии! Не получилось.

Вы только не обижайтесь, я вам одну очевидную вещь скажу: для страны, занимающей одну шестую часть суши с крайне неравномерной и, в основном, низкой плотностью населения западные концепции, созданные в условиях высокой плотности и компактного проживания не будут работать. Звучит, наверное, очень умно. Не думайте, я не умный. Просто умею задавать вопросы. Могу выразить эту ментальную субстракцию по другому. Нет мирового опыта, который без коррекции был бы применим для этой страны. Она одна такая – по пространству, по природно-климатическим условиям, по природным богатствам. Нам нужно создавать свою концепцию развития. Вывод то простой, да и ваш покорный слуга далеко не гений. Так почему же этим никто не занимается? Надеюсь, читатель, ты сам найдешь ответ на этот вопрос. Если нет, у тебя есть Интернет, американское достижение сегодняшней социально-экономической формации. Поищи поисковиком, а лучше не ищи ничего. Не надо. Варенуха, никуда не звони! Тебе же лучше будет! Водочки выпей, поспи и всё пройдет!

В общем, перестраивались мы тогда. Все таились в теплых надеждах, мечтали в Париж, хотели в Нью- Йорк. Мы тогда еще не знали, что мы нахрен не нужны. Пе- ре- строй – ка! Горби! Каскад калейдоскопических событий. В быстрых изменениях мало кто что понимал, больше инстинктивно ощущая испуг от не просчитываемого Завтра…

Но, не смотря на эту новизну, на ветры перемен, вместе с рыночными идеями в головах и средствах массовой информации, в глазах студентов появилась откровенная скука, а у меня – мысль: «Что я здесь делаю?» Ведь вокруг свобода! СВОБОДА! Вперед и с песнями. И я уволился, и начал поиски новой работы. Первый поцелуй этой леди – свободы пробрал меня до подшерстка. «Комсомолка» опубликовала список профессий по степени востребованности. Потрясающе! Моя была в самом конце.… Но я решил, что я смогу пройти дорогой трудной в тот Город Изумрудный. Я уволился и начал поиски самого себя во внешнем пространстве.

Кажется, все искали

кратчайшей дороги к деньгам

и при этом обходили самую прямую – ту,

которая ведет через труд

Г. Форд

Это были противоречивые, но яркие времена. Я думаю, что многие с удовольствием вспоминают эти потрясающие посреднические операции, когда все продают друг другу один и тот же вагон с видеокассетами. Любые умопомрачающие фишки начинались просто и гениально. С группового употребления водки. На одной из подобных тусовок я познакомился со своим будущим партнером. Его звали Дрюль. Нам обоим нравился Борис Гребенщиков со своим Аквариумом, трындеж и это было главным. Посидев пару, раз как следует, до полного изнеможения, мы быстро пришли к консенсусу (тогда это было модное слово). Направление деятельности было выбрано очень незатейливо – меха и серебро. Причем и то и другое было решено добывать у одного и того же человека, который был так же участником этих посиделок. Его кодовое имя было «Северный мужик». Оставалось лишь найти денег на проведение операции. Деньги были найдены под проценты. И мы пошли на север. Точнее, поехали.

И побежал вокзальный перрон мимо нашего окошка, застучали колеса по шпалам, понесли чай проводницы, достали водку военные летчики. А сколько вкуснотищи градусной и не пробованной в вагоне-ресторане в постперестроечный период, эти разноцветные коктейли, как же это можно забыть? Никак невозможно. А бабы, мчащиеся на подработку в Воркуту, а цыгане? «Ялта, золотой виноград…», – неслось из динамиков. Покурив в тамбуре, я вернулся в купе. Летчик, оказавшийся нашим соседом, рассказывал, как попал под клофелинщиц в кабаке в Питере. Помню, говорит, только, как на шпагаты садился. А потом все померкло, и пришел он в себя лишь на пляже очень холодного (бр-р-р!!!) Финского залива. Денег – нет, одежды почти нет, документы, однако, оставили. Дрюль под этот разговор достает виноградного ликеру и предлагает смочить губы. Летчик извлекает бутылочку «Менделеевской» из своего дипломата. Это всем понравилось. Дрюль начинает проявлять активность – курсируя в вагон-ресторан, он каждый раз появляется с новым ликером. «Амаретто», называемое в простонародье бабоукладчиком, вызывает соответствущее настроение, и летчик с моим соратником отправляются охотиться на баб. Первая попытка – цыганки. Я вытаскиваю мужчин из купе, и, глядя на жизнерадостные, молодые, ослиные хари, спрашиваю:

–Вы че, в натуре, их счас здесь начнете …?

– В ответ слышу, сквозь жизнерадостное ржание:

– Да нет, они нам петь сейчас будут!

– Да вы опупели, 3 часа ночи!

– Не сокращайся, все будет чики-пики!

И два орла начинают бегать по поезду искать гитару. Я не напрягаюсь, я греюсь и вскипаю. Потому что в моей сумке десять тысяч долларов заемных денег (десять квартир!). Она находятся в купе. В этом же купе сидят цыгане, которые будут петь. Епонское йо! Я хочу спать, но два бухих дятла уже тащат гитару, проводницу-владелицу инструмента и вязанку пойла. Ой, Йо! Да что б вас всех поимели жаркие медведи в холодных парадных!!!

Вагон катился по рельсам, цыгане пели, названные братаны пили. На пение цыганских сирен приходили люди и стремились остаться. Пойло плескалось, напарник был щедр на угощенье заглянувшим на огонек. Летчик был одухотворен и деятелен. Именно он начал брать в оборот дам, этих милых крошек, мчащихся на заработки в Воркуту. Они долго упирались, но летун не сдавался. С упрямством молодого ишака он роился вокруг них, стрекотал сорокой, галантно приглашал и хохотал. После поддержки, которая приблизительно в такой же форме была оказана моим спутником, куртизанки почтили наше купе своим присутствием. Немного позже к нам прибежал их сутенер и попытался их увести. Попытка была неудачной. Он был вынужден присоединиться к пьянству.

Ощущение от этой феерии образно можно было передать так. Какая-то непонятная смесь из цыганского табора, птичьего базара и махновского обоза, где никто не понимает, что он здесь делает, но все вместе это как-то движется, расплескиваясь, как переполненный стакан в руке непохмеленного алкоголика.

По-моему, из всех ехавших только я помнил, когда выходить. Мы вывалились на перрон, и, блеснув рондолем в улыбках наших попутчиц, поезд скрылся в дали. Дрюль устал, тем более что утреннее солнышко начинало припекать. Лето. На мое везение из поезда вышло двое питерцев, приехавших делать коммерцию на льне. Точнее, на изделиях изо льна. Общительность питерцев известна. Именно эта черта их и подвела. Они решили помочь мне и помогли. Мы до вечера болтались по городу, при этом Дрюль активно похмелялся, и нам отказывали в уюте. Мы давали взятку, но ее не брали. К ночи все же повезло. Под действием ночной прохлады, Дрюль воспрял, и в пятой гостинице мы смогли получить номер на четверых. Благодаря совершенно неожиданно открывшемуся дару красноречия Дрюля. Я так говорю, потому что свободные номера были на десять мест. Этот на четыре места был под бронью, и дали его нам только на двое суток. Дали, для того, что бы Дрю заткнулся. Дела делались по тем временам экстремально просто. Запишите рецепт. Алкоголь в неограниченных количествах, девки в такой же пропорции, все остальное – в промежутках. Мы так надоели гостиничному персоналу за каких то два дня, что нас прекратили пускать после 23-00 в номера, а так же не пускали в пьяном виде, с гостями, а так же отказались принимать постельное белье в стирку.