Татьяна Короткова - Новые приключения Конька-Горбунка. Сказка для всех возрастов

– А не быть как грубый русский мужик!

– Да и надоел же ты мне, лягушка!

И тут замечает Василий Садко и бегущую за ним толпу. Все на одного! Не порядок! Глаза у Васи загорелись, спрыгивает он с коня, рукавчики засучивает.

А француз все, знай, талдычит:

– Вся Европ хотеть с Новгород торговать. Но как торговать, когда вы так диковать?!

И тут, наконец, француз замечает, что прямо на них с Василием несется парень с гуслями за спиной, а там и вся ярмарка!

Француз, как статуя, замер, глаза по плошке! Глядь, а Вася уже в охоточку толпу раскидывает направо, налево! Эть! Эть!

– О, mon dieu!

Тут француз в себя пришел. И дал деру. То есть кинулся галопом назад – в палаты княжеские.

А в палатах Фома и Лука стояли да вздыхали возле трона княжеского. На спинке трона небрежно висела княжья шапка с каменьями и горностаем.

– Вечно Васька её где ни попадя бросит! Нет у него к власти никакого уважения! А ведь ему через неделю – престол занимать! – говорит Лука.

– Кончилось время нашей опеки. Примерить что ль напоследок? – вздыхает Фома.

– Примерь, примерь, – кивает Лука, – отчего не примерить-то! Мы ж без умысла, так…

Фома нахлобучивает княжью шапку на себя.

– Ну?

– Как влитая!

Фома крутится, на трон лезет, позу важную принимает.

– А так?

– А так еще лучше!

Тут Фома расслабился на троне-то, развалился…

И как на грех в палату француз вбегает.

Фома от испугу вскакивает, шапку княжью с головы сдергивает, руку за спину заводит.

– Господа опекуны! Я отказываться учить! Я бежать Париж! – вопит француз.

Фома шапку Луке за спиной перекидывает, а тот ему обратно! Шутка ли! За такое – голова с плеч!

– Опять?! – очень строго кричит Фома, косясь на Луку.

– Опять! Он опять всех перебивать! Доколе…

Фома зашвыривает, наконец, шапку за трон, бежит к окну…

А там – свара! Лупит Василий народ новгородский, одних направо отправляет, других налево.

Фома к Луке оборачивается. И вдруг как завопит:

– Доколе славным новгородцам терпеть лихоимство!

Лука Фоме подмигивает и тоже в окно высовывается:

– Стража! Взять виновников побоища, невзирая на звания, и бросить в подвал!

Тотчас княжеские дружинники всем составом со двора кинулись – приказ исполнять.

– Acta est fabula! – сказал довольный француз.

– Баста! – сказали Лука и Фома, потирая руки.

Когда дружинники прибыли, Василий уже свой порядок навел: кто кричал «Держи вора!», теперь или на своих двоих удирал, или уползал на четвереньках. Были, конечно, и сильно покалеченные.

Но не справиться бы дружинникам с разгоряченным Василием, если б тот не увидел девочку в слезах. Она ходила меж покалеченных и звала тоненько: «Тятька! Тятька!».

– Переборщил…

Переборщил – не то слово! Всюду стоны, у кого носы разбиты, у кого под глазами фингалы. Повисли руки у Васи как плети, глаз потух. Да, натворил делов…

Стыдно Василию стало перед новгородцами, вот сам он дружинникам и сдался. Заодно и Садко повязали. И бросили обоих в темницу, в мешок каменный.

Захлопнулись кованые железом двери темницы! Заперся тяжелый замок! Часовые у дверей стали туда-сюда похаживать: «Ать-два! Ать-два!».

А за часовыми, довольно сложив руки на круглых животах, наблюдали Фома и Лука. Убедились дядья, что племянничек заперт крепко, и прочь пошли. Да быстро так!

Добежали до конюшен – никого! Встали у сеновала – пошушукаться.

– Здорово ты придумал, Фома!

– А то!

– Ой, и хитер же ты, Фома!

– В ледяных подвалах посидит – небось, охолодится!

Вдруг Лука прислушался. Кажись, храпят!?

– Тсс! Кто тут есть, выходи!

Дядья огляделись. Никто не вышел. Только храп с посвистом стал сильнее. Да из сена длинное ослиное ухо вылезло.

Лука ойкнул. А Фома рукой махнул.

– Осел! …А ты знаешь, Лука, что в тех подвалах-то?

И тут Фома шепнул Луке на ухо такое, отчего Лука попятился и перекрестился.

– Вона, куда ты, Фома, метишь!

Из сена резко поднялось второе ослиное ухо.

– Не трусь, Лука! Наш теперича Новгород! Ох, и откроем торговлю! – радостно зашептал Фома.

– Перво-наперво, акцизы! – добавил Лука.

– Пошли, брат! Дел невпроворот!

И они ушли.

Как только шаги за ними смолкли, сеновал зашевелился. А потом кто-то с ослиными ушами так чихнул, что все сено разлетелось. И тут же рядом в конюшне заржали кони. Ведь обладатель ослиных ушей – это и был наш старый знакомый Конек-Горбунок.

Хотите знать, почему его появление вызвало такой смех в конюшне?

Седая грива покрывала Горбунка с ног до головы, и эта грива была сплошь усеяна репейником да колючей сухой травой.

Горбунок хотел было вскинуть упавшую на глаза прядь. Но ноги его подкосились… Ай!…

– Встать – отжаться! – скомандовал сам себе Горбунок.

Он встал, попробовал отжаться. Вышло еще хуже: все четыре копыта без подков разъехались в стороны.

Кряхтя, кое-как поднялся Горбунок и побрел к поилке. Видно, какая-то мысль застряла в его голове, потому что он вдруг вновь тряхнул гривой и произнес:

– А! Не мое дело!

У поилки стеной встали кони. Горбунку как всегда никто не уступил места. Пить кони не хотели, просто вредничали, делать-то им все равно было нечего. И пришлось коротышке Горбунку протискиваться меж стройных лошадиных ног. А так недолго и копытом в глаз схлопотать!

Но вот Горбунок припал к воде, сделал глоток… и тут же выплюнул. А кони опять заржали!

– Гадость, – сказал Горбунок, – А раньше-то, бывало, за царским столом сиживал, чаи какие хошь заморские да мед-пиво пил… Э! Что вам объяснять! Разве вы хорошую жизнь знаете? – он уныло уставился на свое отражение в воде поилки – Молодой был, горячий…

И Горбунок поплелся обратно – на сеновал. Там завалился на бок. Закрыл глаза. Покрутился. Сел.

Нет, сон к Горбунку не шел в этот полдень.

А между тем в темнице Садко и Василий осторожно ощупывали руками стены в кромешной тьме, спускаясь вниз по стертым каменным ступеням. Воздух мокрый, пахнет плесенью. А что вы хотите: ледяной подвал!

– Ну и темнотища, – сказал Садко.

– Страшно? – спросил Василий.

Васе-то все нипочем! Разве что чуть-чуть жутковато. А вот у Садко зуб на зуб не попадает.

– Страшно было, когда ты на улице морды бил.

– Так я ж за тебя, дурья башка, заступился! И зря, как вижу. Воровать нехорошо.

– Что ты видишь? Темнота! Морды почем зря бить нехорошо.

– Размяться маленько хотелось… Тебя как звать-то?

– Садко. А тебя?

– Василий я. Буслаевич. Княжич.

Садко аж присвистнул:

– Эко! С княжичем в подвал попал! Ну, что ж, Вася. Вдвоем-то еще ничего…

И тут откуда-то из глубины подвала донесся звон цепей, и во тьме блеснули два жутких глаза. Бррр! Василий и Садко от неожиданности поскользнулись на ступеньках! И полетели по каменной лестнице вниз: