Виктор Смоктий - Свадебный рэп, или Feel Fuck MGU

– Но ведь дефолт же. Вся страна в жопе, ты, что ли один?

– Да страна-то, хрен с ней. Она всё время в жопе. Привыкла уже. Чего ей сделается? А мне могут…

– Ну что, убьют, что ли?

– Убить, может, и не убьют, но крови попьют. Нет, всё, всё, конец, – он обхватил руками рассыпающуюся на куски голову.

– А почему этого, ну, который наезжает на тебя, зовут так странно, Фаренгейтом?

– Он мистики любит в работе подпустить, ожившими мертвецами клиента попугать вместо паяльника, чтобы до кондиции довести, привидениями разными, голосами с того света.

– Но ведь это же полтергейст, – удивился Лёня.

– Лёнь, им по барабану – полтергейст, фаренгейт, дефолт. Им всё годится, всё в кассу.

– Погоди, ты только не паникуй. Время всё-таки до утра есть, а утро оно вечера… Деньги есть?

– Немного.

– Уехать куда-нибудь сможешь?

– Куда тут уедешь? Везде достанут, – Саша безнадёжно махнул рукой.

– Загранпаспорт есть?

– Есть, – уже с небольшой надеждой ответил Саша.

– А виза куда-нибудь открыта?

– Да, в Германию.

– Прекрасно, а оттуда ко мне в Голландию.

– Ну и что, рано или поздно всё равно придётся возвращаться.

– Может, и не придётся, – задумчиво сказал Лёня.

– Почему? – испугался Саша.

– Потому что ты там женишься, – как о решенном деле, сказал Лёня.

– Чего-о?

– Женишься. Ты женишься там за неделю, если не будешь очень разборчивым.

– Серьезно, что ли? – обрадовался Саша.

– Знаешь, сколько там одиноких баб? Разобщенность в современном обществе, некоммуникабельность. Телевизор, радио, интернет. С работы – домой. И тут ты. Открытая славянская душа, незамутнённость чувств, неизвращенная сексуальность. Образован. Умен. Романтичен. У них знаешь, о чем мужики с бабами в постели говорят – о страховке, о недвижимости, об автомобилях.

– С бабой? Об автомобилях? – удивился Саша.

– Представь себе. Они не воспитаны на русской литературе, музыке.

– Да, я-то тоже, в общем-то, не очень на музыке.

– Только без этого, без ложной скромности. В нас это природное. Вот я по себе скажу – любят они эдакую достоевщину, мятежность духа, нашу непредсказуемость. Вот как я женился, – Лёня сделал несколько неопределенных жестов рукой, обозначив какой-то замысловатый зигзаг, – и всё.

– Может мне с гармошкой туда поехать? – предположил Саша.

– Зачем? – удивился Лёня.

– Ну, для пущей непредсказуемости.

– Я тебе серьезно, – огорчился Лёня, поняв, что друг шутит.

– И я серьезно. Я сейчас обрываю все концы. Продаю квартиру, машину. И если, например, со свадьбой будет облом, куда я вернусь? На Курский вокзал? Бичевать? Или в виде трупа на коптевские поля аэрации, ворон кормить?

– Я думаю, будет все нормально. Не ты первый, не ты последний.

– Непредсказуемость, говоришь, – сказал Саша после небольшой паузы и вдруг запел:

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

– Пощады никто не желает, подхватил Лёня.

Саша съехал с шоссе под огромную синюшно – зелёную стрелку, на которой было написано «Русская рулетка. Битва гигантов отечественного автомобилестроения: ВАЗ, ГАЗ и МАЗ против всего мира» и остановил машину на краю огромного, простирающегося до горизонта, похожего на ушную раковину Большого американского каньона, песчаного карьера.

На дне карьера, под толщей выхлопных газов, которые не выдувались из глубины ветром и фиолетовыми слоями мягко струились от края до края, словно в карьере варилось какое-то дьявольское снадобье новых времён, в беспорядке стояло несколько десятков легковых и грузовых машин, раскрашенных причудливо и весьма разнообразно. Некоторые машины напоминали психоделических зверей из «Жёлтой подводной лодки», «исполненных очей», другие выглядели как одушевлённые механизмы из «Звёздных войн», третьи были просто исписаны разными лозунгами, как стены в туалетах.

Люди усеяли стены карьера, превратив их в амфитеатр Нового Колизея, Здесь и там лениво полоскались флаги спортивно-патриотических организаций, своей малопонятной славянской вязью напоминающие хоругви.

В глубине карьера звучала бодрая музыка, но на краю, где стояли Саша и Лёня, слышен был только мощный ритм ударных, от которых край песчаного карьера осыпался и стекал вниз тонкими струйками песка.

Саша достал мобильник, набрал номер и сказал:

– Лёх, ну, я здесь.

Снизу, из толпы им помахали рукой. Скоро Лёха, высокий седой парень с косичкой и бородкой клинышком a la генерал Грант, в пыльной выгоревшей на солнце конфедератке, поднялся к Саше и Лёне со дна карьера. Молча поздоровавшись за руку с друзьями, Лёша стал осматривать и пальпировать машину Саши, «Победу» благородного песочного цвета.

– Ты чего, мыл её, что ли? – удивлённо спросил он Сашу.

– А что, машина всё-таки, не человек, – ответил Саша, стирая пальцем небольшой пыльный потёк. – Она же сама помыться не может.

Леша хмыкнул.

– Бегает? – спросил парень.

– А чего ей не бегать? Движок форсированный из кэгэбэшной конюшни, свечи «бошевские», резина финская, а карбюратор с лодочного мотора «Кавасаки». Ничего отечественного внутри, продавать даже жалко.

– Так не продавай, – сказал Лёша, подняв капот и осматривая мотор.

– Деньги нужны, – сказал Саша, нежно похлопав свою машину по дверце.

– Тогда не хнычь, но больше двух сотен я тебе не дам. Ты же знаешь, зачем я покупаю, – сказал Лёша, отдавая Саше засаленную записную книжку, которую он вместе с другим хламом выгреб из бардачка.

Саша кивнул:

– А, ладно, – решился он и отдал парню ключи.

Лёша сунул руку между передними сиденьями и достал из щели бензиновую зажигалку, с которой Саша давно распрощался.

– Хочешь посмотреть? Я её прямо сейчас в заезд поставлю, – сказал Лёша. Сегодня двенадцать «Запорожцев» набралось, и из них решили сделать супер заезд. Ничего, если я твою «Волгу» с «Запорожцами» поставлю? Не обидишься?

– А на что здесь можно обижаться? – удивился Лёня.

– Ну, как же, «Волгу» с «Запорожцем» равняем, стираем кастовые грани, вроде как западло, даже деньги обратно отдают, – сказал Алексей, вынимая на всякий случай ключи.

Саша отрицательно помотал головой и махнул рукой, «давай, дескать, езжай». Лёша сел за руль, и машина ожила, как норовистый конь, она повела по земле задними колёсами, но, почувствовав твёрдую руку, прыгнула с обрыва и, не разбирая дороги, спустилась вниз по прямой, по почти отвесному склону, и, сделав полицейский разворот, встала рядом с клетчатым флагом, обозначающим старт.

– За такую машину две сотни? – изумился Лёня, когда уехал Лёша.

– И за это спасибо. Ты же знаешь, что они с машинами делают?

В это время внизу качнулся клетчатый флаг, и машины рванулись вперёд. В пятидесяти метрах от старта специально было сделано сужение, и машины стремились пройти его, по возможности, скорей всех. Это был судьбоносный момент. Константин Симонов сказал бы про них так – «они ещё не знали, что этот переезд уже разделил их на живых и мёртвых». Те, кто не успевал проскочить горловину, попадал в крупорушку: машины залезали друг на друга, переворачивались, отрывая двери и крылья, двигатели от перегрузки глохли в самый неподходящий момент и загорались – здесь происходил первый отсев неудачников.