Инна Рогачевская - Все началось с консервированной моркови, или Я люблю твою жену. Рассказы о грустном и смешном

Таня – подруга, бывшая одноклассница у которой я остановилась.

– Кто «мы»? – спрашиваю, заглатывая таблетку от головной боли. Голова разламывается. Ещё бы, после бурной ночи и весёлого продолжения банкета.

Через два часа квартира подруги заполняется старыми друзьями. Всё-таки хорошо, что я приехала. И всё по новой: смех, объятия, воспоминания, слёзы с лёгкой грустинкой по юности.

Боль я оставлю на завтра.

***

– Тань, я возьму твою машину, съезжу на кладбище.

– Ты уже встала? – сонно спрашивает, держась рукой за черепок.

– Да. Не спится. Мысли…

– Хочешь с тобой поеду? Дай мне двадцать минут привести себя в божеский вид, я после вчерашнего в полном накауте.

– Нет, не хочу, дрыхни. Мне надо побыть одной. Не обижайся.

– А дорогу помнишь?

Они все рядом: бабушка, брат, дедушка. Недалеко от них папинины старшие братья с жёнами. Почти братская могила. Опускаюсь на низенькую лавочку.

– Бабушка, я принесла твои любимые цветы. Какие? Гиацинты. Они так божественно пахнут. …Простите меня, родные, если сможете. Я, тогда уехала, сбежала к родителям в Америку, а вернуться уже не смогла. Не могла вернуться! Так, мы больше и не встретились, не простились. Боль разрушила меня, разрушила во мне все чувства, оставив пустоту и одиночество. Я боюсь этот город, ненавижу и люблю. Он превратился из прекрасного города детства в город боли.

Я ставлю на каждую могулку цветы. Плачу, прощаясь с ними, теперь уже навсегда. Ветер нежно касается моего заплаканного лица, успокаивая, убаюкивая, прощая. Но мне себя трудно простить за побег. Тешила, лелеяла свою боль, страдала, а они? Я забыла о них, а сейчас поздно, слишком поздно. Они все здесь.

Я медленно отдаляюсь, иду к другой могиле. Тело напряженно, каждый нерв, как натянутая струна. Все перемешалось, боль, страх, прошлое. Неожиданно звонит мобильный телефон.

– Что случилось, Ник? – спрашиваю взволнованно мужа.

– Света, всё о-кей. Ты как? Тяжело тебе там, одной?

– Нет, всё в порядке. Не волнуйся, дорогой. Я и так опоздала на много лет, – всхливываю, утирая ладонью слёзы.

– Мы любим тебя и ждём – родители, дети, внучка и, конечно, наши собаки. Возвращайся. Я встречу тебя в аэропорту. Держись.

Я останавливаюсь около него.

Его давно нет. Он умер неожиданно. Молодой, жизнерадостный, полный надежд, влюблённый в жизнь… Отошёл на пять минут, а оказалось навсегда. Пришёл, забросал меня с ног до головы полевыми ромашками.

– Светка, я тебя люблю. Сейчас только приму душ и через пять минут я у ваших ног. Как вела себя сегодня наша Василиса? – спросил со смехом о нашей будущей дочке, прикладывая ухо к огромному животу.

Я была на восьмом месяце беременности. Он поцеловал меня и закрыл за собой дверь в ванную комнату.

Зачем он закрыл дверь? Эти старые, добротные дома, огромные, тяжёлые двери.

Долго лилась вода, он не отзывался. Когда я сломала дверь уже было поздно. Он лежал на полу, а по его телу слезами струились ручейки воды. И Василиса наша умерла. Умерла во мне, со мной. Они оставили меня одну, почти в одночасье, навсегда.

***

Я рассказываю им обо всём. Как жила все годы, почему не приезжала. Они часто снятся мне оба. Уходят, держась крепко за руки, мой первый муж и наша не родившаяся дочь. Оба озарённые светом, светловолосые с синими, как море глазами. Все годы, во сне я бегу за ними, стараясь догнать, но они исчезают в лучах солнца. И так, двадцать пять лет.

«Я никогда не забуду тебя, – шепчут губы. – Ты был моей первой любовью, мужем, другом, моей юностью, моей болью».

Он смотрит на меня с портрета. Я чувствую, как в душу вливается каплями покой, прощение. Боль отступает. Он прощает мне свой уход и мой побег.

Я улетаю домой, в Америку.

Город юности, детства – город моей боли. Я больше сюда не вернусь. Я прощена…

Самолёт бежит по взлётной полосе. Набирает скорость. Взлетает. В последний миг бросаю прощальный взгляд. Вот и всё, а сейчас домой к родителям, мужу, детям, счастью.

У каждого из нас в сердце есть уголок, где тихо горит свеча, свеча памяти. Я её не затушу. Я всё помню и больше не боюсь прошлого, но настоящее и будущее сильней – я остаюсь с ними.

«Бесконечно длинный перелёт. Двенадцать часов привязанности к креслу, салону самолёта, одним и тем же лицам. Разнообразия и удовольствия ноль. Попробовать вздремнуть? Время пролетит быстрее. Молю Бога, чтоб ниспослал сон. Короткий ли, длинный – сон. Зачем я согласилась лететь? Улыбаться с видом счастливой матери, вешать на лицо маску радости, пожимать ему руку и ещё, чего доброго, обнимать под видом будущей тёщи, навешивая на рот беззаботную улыбку. Лгать, что неимоверно счастлива сложившимся обстоятельствам, (чёрт бы побрал его и эти обстоятельства) тому, что „дети“ нашли друг друга?! Лучше бы они заблудились и никогда не встретились. Чёрт меня дёрнул тащиться в такую даль! Надо было отказаться, придумать причину и не тащиться на эту свадьбу с возом жёлчи в душе и сломанной стрелой в сердце. Стрелы Амура, стрелы Амура. Чушь! О чём это я, какие там амуры-абажуры? Это не стрелы, это копья с ядом на конце. Спать, спать, не думать ни о чём. Что там в иллюминаторе или за иллюминатором? Как правильно? Кого волнует, как правильно? Хоть так, хоть слева направо, хоть снизу вверх, хоть боком-перескоком – ночь она и есть ночь. Какой длинный перелёт. Бесконечный, как дождливый осенний вечер, когда не знаешь, куда себя деть от мыслей, предчувствий. Хочется спрятаться в осенние листья, зарыться в них с головой, только запах осени и больше никого. Надо взять себя в руки».

– Что за окном?

Сосед справа – то ли спросил, то ли разговаривает сам с собой? Молчу, поджав губы, чтобы не сорваться.

«Что за окном? Тоже мне вопрос. И не за окном вовсе».

– Ночь. Сплошная чёрная дымка – ни звёзд, не ангелов, никого.

Сам спросил – сам ответил. Странный дядька. Видимо ему тоже не спиться, как и мне».

– Поспите.

«Это он мне? Мне, мне …смотрит на меня. У него добрый взгляд, словно, понимает моё состояние. Отвернулся. Сам спи!

Мысли, мысли. Дочь, за что ты так со мной? Больно, а как ей объяснить? Она ничего не знает! Но он! Он ведь знает, а молчит. Или не догадывается что она моя дочь? Как быть? Как отговорить её, объяснить, не ранить. Нет, не получится, не получится не ранить. Нам с ней всегда было нелегко вместе. Родила дочь, а чужие люди. Всегда были чужими. Даже маленькой не нуждалась во мне. Только папа и бабушка. Странная штука жизнь. Сын – друг. Вот, и сейчас рядом. Положил голову на плечо отца – спят. Я рада, что они со мной. Поддержат, остановят, если сорвусь. Они знают о моём прошлом. С ними легко, надёжно не то что с дочерью. Ей так и не смогла рассказать о себе ни тогда, ни сейчас. А теперь эта свадьба! Всё тайное становится явным. Ужас! Почему это должно было произойти в моей семье? Почему с моей дочерью и мной? Дочери тридцать лет, выходит замуж. Мне бы радоваться. Избранник обеспеченный, не мальчик. Любить будет, ценить, на руках носить, внуков мне родят. Свой дом, бизнес. Любовь! Дочь позвонила счастливая: «Мама, я замуж выхожу!» Голосок звенит от счастья. Радуемся. Наконец! Она рассказывает о нём с теплом, нежностью. Понимаю, чувствую – любит, любит первый раз в жизни по-настоящему».