Лазиз Каримов - Игра на выбывание. и другие истории

Конечно, такое отношение созрело у него сравнительно недавно. Причиной он считал весь тот бардак, что творился в системе образования в последние десять – двенадцать лет. В начале своей педагогической деятельности Ник, как и все, был энтузиастом в густо-розовых очках.

Своего класса у Ника не было уже второй год. Он вздохнул с облегчением, когда стал просто учителем английского без классного руководства. Пришел, отвел уроки, ушел – ни тебе нервотрепки, ни бесконечных отчетов, ни собраний. Такое положение дел вполне его устраивало. Тем более, что душевный покой стоил куда дороже, чем та смешная сумма, которую он потерял, оставшись без класса.

Когда Ника спрашивали, любит ли он детей, он неизменно отвечал: «Моя задача – учить их. Любить должны родители». Тем не менее, детям он нравился, и они были уверены, что это взаимно.

А пустота в душе оставалась, и Ник заполнял ее, чем мог: чтением, музыкой и алкоголем. Уже который год самым подходящим саундтреком к его жизни были «Винные мемуары» Крематория:

Весь день жизнь мешалась с вином.

Итог – лишь похмельный синдром.

Мы уйдем, а бездонность бокала

Будет души другие жечь.

Выпит ром, но не сказана речь.

Он подошел к серванту и посмотрел на свое отражение в зеркале задней стенки.

Все еще видный мужчина в свои сорок девять. Седых волос уже почти столько же, сколько черных, но седина даже в некотором смысле была ему к лицу. Выразительные карие глаза, брови чуть гуще, чем хотелось бы. Домашний свитер скрывал некоторую обрюзглость тела, выделяя лишь широкие плечи – в юности Ник занимался плаванием.

Мужчина хоть куда, в полном расцвете сил, сказал бы Карлсон.

Ник усмехнулся своему отражению. Хоть куда. Только вот некуда.

С минуту он в раздумье изучал графин, который так заманчиво поблескивал со средней полки серванта. Облизнул внезапно пересохшие губы. Посмотрел на часы.

Половина пятого. Завтра среда, семь уроков. Да еще чертово совещание по пробным экзаменам в девятых классах. Зачем им обязательный английский? Кто вообще придумал эту дичь?

Желание выпить вдруг стало практически непреодолимым.

Что ж, единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему, в который раз процитировал он Оскара Уайльда. Будто услышав его мысли, во дворе жалобно завыл Герцог – кавказская овчарка, единственная родственная душа, если есть у собак души.

Кто знает, как повернулась бы его жизнь, если бы в тот момент компьютер был выключен. Но история не знает сослагательного наклонения, как любят повторять учителя истории во всем мире.

Он уже почти отодвинул стекло, чтобы достать графин, когда вдруг услышал оповещение электронной почты о новом письме. Что-то заставило его остановиться и подойти к ноутбуку, стоявшему на столе у окна. Письма на личную почту он получал нечасто. Это могла быть Инга. Вдруг она все же решила написать отцу. Очень маловероятно, но чем черт не шутит…

С этими мыслями Ник покинул опасную зону серванта и ступил на территорию неизведанного.

Андрею Кравцову часто казалось, что его направляет чья-то могучая и добрая рука. Даже в тридцать три года он не утратил этого оптимизма: Андрей не верил в слепую удачу, ему хотелось видеть во всем высший замысел. И он его видел.

В семь лет отец спросил его: «Хочешь учить английский?». «Хочу», – ответил Андрей и стал учеником английской школы, тогда единственной в городе.

Ему повезло (нет, не повезло, это была часть высшего замысла) с учителем английского: Ник считался лучшим специалистом в школе, все мечтали попасть к нему, а у Андрея он еще и был классным руководителем с пятого класса. «Удача», – сказали бы многие. Но Андрей знал, что дело тут не в простом везении. Его жизненный путь был предначертан с детства.

Их было всего тринадцать человек (экспериментальный класс, оптимальное количество для изучения языка) – пять девочек, восемь мальчиков. Ник души в них не чаял – они были его первым классом, к тому же разница в возрасте была всего шестнадцать лет, он годился им в старшие братья – и ребята платили ему взаимностью.

Они проводили вместе уйму времени, ходили в походы весной и летом, катались на лыжах и коньках зимой. Ник иногда приглашал их домой, и девчонки нянчились с маленькой Ингой, пока парни бренчали на гитаре и слушали его байки о студенчестве. А раз в полгода они всем классом ездили куда-нибудь на поезде или автобусе.

Стоит ли говорить, что для большинства ребят их класса английский был любимым предметом, а Ник – лучшим учителем.

Но никто не был так привязан к своему классному руководителю, как Андрей Кравцов. Он старался подражать ему во всем от произношения до походки, в восьмом классе начал слушать Крематорий и Наутилус, читать Шекли, Муркока и Кинга. Даже часы носил на правой руке, совсем как его кумир.

Наверное, и переводчиком Андрей решил стать по той же причине, вопреки желанию отца, видевшего его юристом. Когда на выпускном он сообщил о своем решении Нику, тот широко улыбнулся и крепко обнял юношу. Андрей почувствовал, что стоит на верном пути.

Пять лет в университете были незабываемы.

Андрей с головой погрузился в мир филологии. Добрую половину свободного времени он проводил в библиотеке за чтением зарубежной литературы от Гомера до наших дней. Выбор между литературоведением и лингвистикой был очевиден – ни одной лишней минуты Андрей не хотел потратить на изучение фонем, семем или, прости Господи, гиперсем. Его умом и воображением владели слова, идеи и сюжеты мертвых писателей. И в этом он тоже видел глубинный смысл – ведь с детства он любил чтение сильнее еды.

Уже на первом курсе Андрей открыл в себе склонность к творчеству. Началось все с небольших шуточных стишков, лимериков, на английском. Затем были написаны несколько творческих эссе и курсовых, впечатливших преподавателей своей неординарностью и блестящим слогом.

«Уверена, что еще услышу о Вас», – сказала Андрею на втором курсе завкафедрой русской филологии, забирая себе ксерокопию его курсовой по творчеству Леонида Андреева.

Андрей не задумывался всерьез о карьере писателя, но ему всегда была интересна природа вдохновения. Проходя отработку в подвале университетской библиотеки сразу после зачисления в вуз, он разгребал завалы старых книг и наткнулся в одной из них на иллюстрацию, взбудоражившую его воображение. На пожелтевшей странице был изображен человек в старомодной одежде, в задумчивости сидящий за письменным столом с пером в руке. А над его левым плечом склонился демон, что-то шепчущий ему на ухо.

Этот образ прочно запечатлелся в памяти Андрея, постоянно возвращая его к вопросам: «Что есть творчество? Откуда приходят все эти фантастические и безумные идеи? Как может человек сам творить миры, которые никогда прежде не существовали? Или же здесь, в самом деле, замешаны высшие силы?». Он надеялся понять это за пять лет учебы в универе.