Владимир Горбань - Хочу в Париж! Остросюжетная приключенческая повесть

– Фофу фофой к фафе! – повторила Людочка и решительно топнула каблучком.

– Ишь, как копытом бьет! – звонко рассмеялась Софа Генриховна. – Видимо, действительно, ей замуж невтерпеж!

– Так-то оно так! Но, как же мы ее такую негодную жениху то впарим?! Да не кому-нибудь, а самому Якому Моисеевичу Менделю!

– А что?! – задумчиво произнесла Софа Генриховна. – Товар с виду блеск. Броский даже очень на вид товар. Пусть до свадьбы молчит. Пусть только Мендель женится, а потом уж он не открутится. Я так думаю, подруга. Что скажешь?!

– Да, что тут супротив скажешь? – согласилась Циля Марковна. – В нашем деле ведь как? Не обманешь – не продашь! Теперь ведь невесту без изъяна днем с огнем не сыщешь! Порченная нынче пошла молодежь! Суррогат, одним словом! Халоймес!

Затем Циля Марковна вертлявой походкой подошла к Людочке, ухватила ее пальцами за нежную румяную щечку и игриво спросила:

– Ну, что, дуреха, замуж то хочешь?!

– Фофу фофой к фафе! – закричала невеста.

– Хочет! – констатировала Циля Марковна. – Ладно, не переживай, детка, обстряпаю я это дело!

… Не прошло и двух недель. Но только с четвертой попытки в воскресный день ушлая сводница – хлопотунья все же всеми правдами и неправдами умудрилась проникнуть в покои не менее ушлого авантюриста…

Как Циле Марковне удалось подбить старого холостяка Якова Моисеевича на женитьбу, это, видимо, навсегда останется великой и неразрешимой тайной для одесситов. Мендель даже не выслушал до середины красочных описаний Цилей Марковной всех прелестей внешности и душевных качеств Людочки, и малой части доводов о разумности и пользе брака, он тут же проявил жгучее желание немедленно посмотреть на невесту.

Яков Моисеевич звонким колокольчиком вызвал камердинера и каким-то подозрительно куражистым голосом громко скомандовал:

– Варфоломей, снаряжай лучший экипаж!

– Один момент! – обрадовался камердинер, предчувствуя веселую поездку, и моментально исчез.

– Что, прямо так сразу?! – переполошилась Циля Марковна, театрально хватаясь за то место, под которым у нее в бешеном ритме забилось сердце. – Даже кавы с ликером не попьем?!

– А чего тянуть драгоценное время за скользкий хвост?! Как говорится среди деловых людей, куй железо, пока порох в пороховницах не отсырел! Ты знаешь, где эта прынцесса живет?

– Конечно, знаю. Тут совсем недалеко. Сиротка живет в доме своего отца…

Уже через полчаса к самому крыльцу роскошного особняка Якова Менделя была подана золоченая карета, запряженная четырьмя парами великолепных коней вороной масти. Это был особый шик! И неслыханная дерзость, даже тяжкое преступление. Дело все в том, что еще царь Алексей Федорович Романов, батюшка императора Петра Первого, своим указом от 28 декабря 1681 года запретил пользоваться каретами всем, кроме членов царской семьи и представителей боярских родов. А Яков Моисеевич не имел даже малейшего дворянского титула. Но, он имел великое понимание жизни, деньги, связи и авантюрный склад характера. И это была та самая карета, которую Менделю в порыве рьяной щедрости подарил сам светлейший князь Григорий Александрович Потемкин. Случилось это в Екатеринославе примерно в 1788 году после одной весьма обильной, веселой и продолжительной пьянки с какими-то знатными особами, цыганами и распутными девицами из Кишинева. С тех пор каретой пользовался Мендель, а числилась она за Потемкиным, хотя светлейший князь и генерал – фельдмаршал почил в 1791 году. И хотя все в Одессе знали об этом, но перечить Якову Моисеевичу никто не мог посметь. Даже сам герцог Ришельё…

Путь был коротким, ехали молча, хотя Циля Марковна и порывалась пару раз завести разговор. Но Яков Моисеевич тут же решительно ее пресекал. Он был задумчив и печален…

Сиротка жила в доме своего отца, сорокапятилетнего Петра Петровича Дынина, мелкого городского чиновника в ранге кабинетного регистратора. Дом находился в узеньком проулке недалеко от Большого проспекта и был совсем маленьким, состоящим всего из трех тесных комнат. Прислугу Дынин не держал за неимением достаточных для этого средств.

Подкатившую к дому золоченую карету, запряженную восьмеркой лошадей, Петр Петрович увидел в окно и сильно перепугался. Сначала из кареты вышел Варфоломей, высокий статный мужчина, одетый в расшитую золотом ливрею. В руках у него был большой дорожный баул. Следом появился Яков Моисеевич Мендель. Он имел шикарный вид, подобно генералу, недавно вышедшему в отставку. Затем и Циля Марковна неуклюже, как утка, вылезла из кареты, при этом поправляя сбившуюся на голове шляпу. Процессия направилась в дом Дынина. Первой к двери дома подскочила Циля Марковна. Она взялась пухлой ладонью за массивное дверное кольцо, громко постучала и решительным голосом произнесла:

– У вас товар, у нас купец!

Но за той стороной двери стояла абсолютная тишина.

– Может быть, их не дома? – предположил Варфоломей.

– Как нет дома?! – удивилась Циля Марковна, в очередной раз, поправляя шляпу на голове. – Как это нет дома?! Куда они могли подеваться?!

И сводница – хлопотунья вновь громко постучала кольцом в дверь.

За дверью послышались робкие шаги.

– У вас товар, у нас купец! – прокричала Циля Марковна.

Шаги моментально смолкли.

– Петр, открывай! – командовала Циля Марковна. – Мы знаем, ты дома!

Через минуту дверь отворилась и в узком проеме показалась всклокоченная голова Дынина. Глаза его были переполнены страхом.

– Что случилось?! – спросил Дынин поникшим голосом.

– У вас товар, у нас купец!

– Какой товар?! – удивился Дынин. – Нет у нас никакого товара! Мы живем бедно, законов не нарушаем, излишек не держим…

Варфоломей резко дернул дверь и до конца распахнул ее. Дынин стоял на пороге в жалкой позе, поджав ноги и сильно ссутулившись. Он был в стареньком сюртуке и в тапочках на босу ногу.

Завидя Якова Моисеевича Менделя собственной персоной, Дынину и вовсе стало не по себе. К тому же он стал сильно заикаться:

– З…з…з…з…

– Варфоломей! – воскликнул Яков Моисеевич. – Налей ему чарку вина! Разве не видишь, хозяин от радости дар речи потерял.

Дынин трясущимися руками принял чарку и стал спешно пить вино, проливая часть его на сюртук. Вернув пустую чарку Варфоломею, Петр Петрович заговорил увереннее:

– З…з…здравствуйте! З…з…заходите.

Светелка у чиновника Петра Дынина была весьма скромной. Два небольших окна, не плотно занавешенные голубыми ситцевыми шторами, смотрели в проулок. У противоположной стены располагались платяной шкаф и комод. Справа от них почти в углу стоял старенький диван. Над ним висел скромненький ковер. На ковре были изображены медведица с медвежонком. Посреди комнаты стоял небольшой круглый стол, покрытый голубой скатертью с кистями и три дешевых коричневых стула. Гостей здесь явно не принимали.