ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ - Стихи и проза

Спаянные общим идеалом,

По понятьям поделивши нал,

Под семейным ватным одеялом

Почивали власть и криминал.

Положив супругу-криминалу

Голову на крепкое плечо,

Власть его любовно обнимала

И дышала в ухо горячо.

Так они и спали б тихой сапой,

Одеялко мирно теребя,

Если б криминал мохнатой лапой

Вдруг его не дернул на себя.

Всю-то ночку, лежа с милым рядом,

Власть во сне от холода тряслась

И во тьме, белея голым задом,

Не смыкала до рассвета глаз.

Старый барабанщик,

Старый барабанщик,

Старый барабанщик

Крепко спал,

Он проснулся,

Перевернулся,

И указ тотчас издал.

Всю свою команду,

Всю свою команду,

Всю свою команду -

За порог.

Чтобы знали

И не забывали,

Кто у нас тут царь и бог.

Старый барабанщик,

Старый барабанщик.

Старый барабанщик,

Наш пахан,

Ищет хмуро,

Чью еще бы шкуру

Натянуть на барабан.

Стоит могила

Незнамо чья,

А все же мило,

Что не моя.

Страна у нас, товарищи, большая,

За что средь прочих слава ей и честь.

В ней можно жить друг другу не мешая,

Поскольку место, слава богу, есть.

Так отчего же два достойных мужа,

Сединами покрытые уже,

И властью облеченные к тому же,

На самом дальнем нашем рубеже

Взамен того, чтоб в солнечное завтра

Вести своих сограждан за собой,

Не сдерживая юного азарта,

Сцепились, увлеченные борьбой?

А мы следим лишь, разводя руками,

За схваткой двух враждебных лагерей,

Что битыми чревата черепками

И жутким видом порванных ноздрей.

Только было мы настроились

Запасать себе гробы,

Братья-сербы успокоились,

Слава Богу, без пальбы.

Но опять запахло порохом

Посреди планеты всей -

Это снова дал всем шороху

Наш старинный друг Хусейн.

Просто жить уже не хочется.

Так достали, что беда.

И когда ж все это кончится…

Да, боюсь, что никогда.

Каждый вечер регулярно

Кто-то, крадучись тайком,

Ходит с лестницей пожарной

И огромным молотком.

Из бездонного кармана

Вынимает горсть гвоздей

И в ночное небо прямо

Забивает их, злодей.

А наутро, взявши клещи,

Выдирает их, ворча.

Удивительные вещи

Происходят по ночам!

Пока душа не отлетела,

Как светло-белый самолет,

Она имеет форму тела,

Внутри которого живет.

Метафизического газа

Полна телесная сума,

И это не пустая фраза,

А вывод крепкого ума.

Все, чем, считается от века,

Богат и славен индивид,

Есть эманация молекул,

Душа из коих состоит.

Амбивалентная по сути,

Она из множества путей

Себе избрала перепутье

Свободы, Славы и Страстей.

В координатной этой точке

Пересечения всех драм

Душа, расставшись с оболочкой,

Стартует вверх

К иным мирам.

И там,

Во мраке вечной ночи,

Не зная отдыха и сна,

Она рыдает и хохочет,

Надежд несбывшихся полна,

Поправ физические нормы,

Экстраполирует в века,

Как символ неизбывной формы

Существования белка.

Человек я закрытого типа,

Маскирующий сущность свою.

Существую неброско и тихо,

В ресторанах посуду не бью.

Не трудясь на общественной ниве,

Промышляя на частных полях,

Я с рождения в любом коллективе

На четвертых и пятых ролях.

Сексуален, по отзывам, в меру,

(Тут поправка на длительный стаж),

Но при этом, заметьте, гетеро,

Что сегодня – почти эпатаж.

По ночам, имитируя тягу

К демонстрации снов наяву,

Покрываю словами бумагу

И к утру с наслаждением рву.

Родом я из советских плебеев,

Неизбывных в труде и в бою,

Есть сосед у меня, Конобеев,

Я с ним водку по пятницам пью.

Чтоб облегчить процедуру прописки,

Я, всенародно любимый поэт,

Взятку был вынужден дать паспортистке

В виде позорной коробки конфет.

Кто-то поморщится – тоже мне тема,

Мало ли всякой кругом ерунды.

Нет, – возражу я, – вся наша система

В ней отразилась, как в капле воды.

Если уж ЖЭКи так низко упали,

Где на казенных сидят пирогах,

Что ж говорить о паденьи морали

В так называемых властных кругах.

Всюду проникли коррупционеры,

В Думе сегодня их – каждый второй,

Надо принять неотложные меры,

В бой нас веди, Константин Боровой!

Больше мириться мы с этим не вправе,

Надо вязать их, злодеев, подряд!

Тут одного отловили в Варшаве,

Где-то еще одного, говорят.

Пусть поэтический голос мой зычный

Всем возвестит, что настал наконец

Не Сосковец им какой-то частичный,

А окончательный, полный Кобец.

Я наравне со всей страною,

Как гражданин, желаю знать,

О чем там шепчется с женою

Мой Президент, ложась в кровать.

Исправно я плачу налоги,

Так что ж, нельзя мне в темноте,

Калачиком свернувшись, в ноги

Приткнуться к царственной чете?

Не мылюсь к ним под одеяло,

Что было б явно через край.

Вчера мне гласности хватало.

Сегодня слышимость давай.

Я признаюсь вам, ребята,

С чувством легкого стыда,

Что законов шариата

Не учил я никогда.

Мариотта, правда, с Бойлем

И Люссака, хоть он Гей,

Проходил я в средней школе,

Но не помню, хоть убей.

Было б здорово, однако,

Если б мы бы всей землей

По законам Гей-Люссака

Дружной зажили семьей.

Я б своей центральной властью

Отменил бы шариат,

Но с годами вот к несчастью

Стал здоровьем слабоват.

Что поделаешь, обидно,

Но судьбы не миновать.

Остается мне, как видно,

Только щеки надувать.

А законы шариата

Со статьями УПК

По законам диамата

Не стыкуются пока.

Главный редактор журнала Игорь Иртеньев, дав очередное интервью очередному журналисту, подумал о том, как непроста жизнь интервьюера. Иногда ради встречи с интересным живым человеком тому приходится отправляться на арктическую станцию, пересекать пустыню, пробираться через непроходимые джунгли, покорять недоступную горную вершину, сплавляться по бурной горной речке. А еще он подумал, как непросто уметь наладить контакт с собеседником, чтобы он полностью раскрепостился, так суметь поставить вопрос, чтобы собеседник раскрылся с самой неожиданной стороны. И еще Иртеньев подумал о том, что вот те, кто берет интервью, получают гонорар, а те, кто дает интервью, гонорар не получают. И еще Иртеньев подумал, что денег сильно не хватает. Подумав как следует обо всем этом, Иртеньев остановил свой взгляд на потолке, а затем на заместителе главного редактора Геннадии Попове. который сидел тут же и тоже думал о чем-то своем.