ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ - Стихи и проза

Выше уже для тех, кто понимает. Тут у каждой мишени сбоку на тонком стерженьке прикреплен чёрный кружок размером примерно со старый полтинник. Не такой вроде и маленький. Но это когда он лежит у тебя на ладони. Но не когда мушка рывками движется вокруг испещренной многочисленными (увы, не твоими) попаданиями бляшки. Здесь эклектично расположились рабочий с занесенным над земным шаром тяжким молотом, его антипод буржуй в цилиндре, угрожающе нависший над тем же шаром, но с мешком за плечами, ветряные мельницы, танки, броневики и пароход с неестественных размеров трубой. Тут же, по желанию тебе могут прикрепить взрослую бумажную мишень с концентрическими кругами, которую, если будет чем похвастаться, можно взять с собой. Под самым потолком расположились утки. Кружочки у них совсем крохотные, сколько себя помню, никогда мне в этой утиной охоте не везло. В левом верхнем углу – недостижимая цель, самолёт с кружком в булавочную головку. На моей памяти в него лишь однажды попал мрачный однорукий инвалид, видимо сводивший свои застарелые счёты с люфтваффе.

Ты протягиваешь сидящему за прилавком пожилому дядьке смятый в потном кулаке, оторванный от школьных завтраков рубль, высыпаешь рядом с собой пять тускло поблёскивающих пулек, переламываешь ствол, загоняешь пульку, отводишь ствол на место, упираешь в худое плечико отполированный приклад, прижимаешься к нему щекой, зажмуриваешь левый глаз и мускулистые советские ангелы под звуки райсоветовских труб несут тебя все выше и выше, туда, где на белом кудрявом облаке расположился всемогущий и грозный ДОСААФ.

Опубликовано в приложении „Вещь“ к журналу „Эксперт“, № 12(35), 2002

2002

Родился я в Москве в 1947 году. Мои родители были так называемыми типичными представителями советской интеллигенции. Отец, Моисей Давыдович, – историк, мать, Ирина Павловна, по первому образованию также историк (вместе с отцом они перед войной окончили Московский историко-архивный институт), по второму – специалист по лечебной физкультуре. До начала 70-х жили в опять же типичной московской коммуналке в Марксистском переулке, чем мое знакомство с всесильным учением и ограничилось. Этого двухэтажного деревянного дома, фотография которого приведена на обложке, давно уже нет, как, впрочем, и патриархальной слободской Таганки. Сейчас это полновесный Центр, а когда я учился в первом классе, одна семья, притом еврейская, через два дома от нас, держала корову. Нет и родителей. Отец умер в 1980 году, мама – в 1995-м.

После окончания четвертой по счету школы нигде долго не задерживался, – покрутившись в какой-то конторе, поступил на заочное отделение Ленинградского института киноинженеров и почти одновременно пришел на телевидение механиком по обслуживанию киносъемочной техники. Работал в отделе хроники, за двадцать лет объездил всю страну, ни малейшей тяги к инженерству не испытывал, поэтому диплом так и не пригодился. Зато на шесть лет отодвинул действительную военную службу, каковую я мучительно проходил с 1972 по 1973 год в Забайкальском военном округе. Женился довольно рано, в двадцать один год. С Лорой Злобиной мы прожили четыре года легко и весело, а расставшись, сохранили добрые отношения на всю жизнь. Те же отношения сохранил и со второй женой, Соней Иртеньевой, хотя прожили мы значительно дольше и расставались, соответственно, куда тяжелей. Нашей дочке Яне сейчас девять лет, и сказать, что папу она она видит только по телевизору, было бы сильным преуменьшением. С третьей, и, надеюсь, последней, моей женой, известной, тщеславно отмечу, журналисткой Аллой Боссарт, мы вместе восемь лет, а Вера, которой сейчас уже семнадцать, стала мне второй дочкой.

Отец был большим любителем поэзии. Писал и сам, причем вполне складно, но, по природной скромности, не придавал этому серьезного значения, во всяком случае, никаких попыток напечататься не предпринимал, не считая нескольких публикаций во фронтовых газетах. Дома у нас имелась очень приличная поэтическая библиотека, многие книжки были с автографами. К пятнадцати годам я все это хозяйство перечитал по несколько раз, но странным образом избежал юношеской болезни стихописания, во всяком случае, ее наиболее тяжелой для окружающих лирической разновидности.

Писать начал в тридцать с небольшим, публиковаться – почти одновременно. Дебют состоялся в 1979 году. В еженедельнике „Литературная Россия“ в то время юмором заведовал блестящий автор знаменитого „Клуба 12 стульев“ „ЛГ“ Владимир Владин. Он и напечатал мой рассказик „Трансцендент в трамвае“, став, так сказать, крестным литературным отцом. Рассказы я писал до середины восьмидесятых параллельно со стихами, пока Андрей Кучаев, на чей семинар я ходил и чьим мнением дорожу до сих пор, мягко не объяснил мне, что стихи у меня получаются ловчей. В 1982 году я ушел с телевидения и пару лет проработал в газете „Московский комсомолец“, в отделе фельетонов у Льва Новоженова.

В середине восьмидесятых познакомился с группой поэтов схожего с моим направления – талантливейшей, но рано умершей Ниной Искренко, Евгением Бунимовичем, Юрием Арабовым, Владимиром Друком, Виктором Коркией, Дмитрием Александровичем Приговым, Андреем Туркиным (его сегодня тоже нет в живых), Тимуром Кибировым и другими широко известными сегодня литераторами. Все вместе мы создали, в пику тогдашнему Союзу писателей, наделавший немало шороху в перестроечные годы клуб „Поэзия“, который просуществовал до начала 90-х. Присущий мне общественный темперамент на этом не иссяк. Вот уже восемь лет я редактирую иронический журнал „Магазин“, учрежденный Михаилом Жванецким. На этом посту сменил прежнего главного редактора Семена Лившина, проживающего ныне в г. Сан-Диего, штат Калифорния. Журнал этот имеет мало общего с традиционными юмористическими органами. Это по-настоящему литературное, как утверждают недоброжелатели, снобистское, стильно оформленное издание, напечататься в котором для многих – вопрос престижа. Для нас же с моим другом, главным художником журнала Андреем Бильжо, это предмет гордости, способ самовыражения и бесперебойный источник головной боли.

Последние три года каждую неделю я появляюсь на экране в популярной программе „Итого“, куда пригласил меня другой мой друг, Витя Шендерович, придумав для меня мрачный образ „поэта-правдоруба“. Некоторые из этих стихов, написанных по поводу конкретных политических событий, как мне кажется, имеют самостоятельное значение, поэтому я включил их в предлагаемую вашему вниманию книгу.

Кроме того, в нее вошли также фотографии из моего семейного альбома. Хотя, честно говоря, как такового альбома у меня нет. Его составлением я, видимо, займусь, когда окончательно отойду от дел. А пока все фотки бессистемно рассованы по пакетам и лежат в самом нижнем ящике моего письменного стола.