Владимир Шахнюк - Веселое и грустное

Я повесил трубку и обратился к своей невесте: — Слушай, чего она все смеется и смеется?

— И правильно делает. Сегодня ведь день смеха — первое апреля.

Вот оно что! Плакало мое семейное счастье…

Здравствуйте, уважаемый член-корреспондент!

Вы все время отделываетесь несерьезными шуточками, а я вас спрашиваю как ученую личность: что же все-таки было раньше — курица или яйцо?

Ведь мы же прекрасно видим в жизни, что именно из яйца вылупливается маленькая курица (бройлер), которая в угловом магазине продается по руб шестьдесят кило. И также прекрасно мы видим в практической жизни, что яйцо берется от курицы. Но ведь так было не всегда. Кто-то должен был первым проявить инициативу — или курица, или яйцо.

По этому вопросу я позвонил в редакцию за авторитетным объяснением. Так что же, вы думаете, они ответили? Они ответили, что хотели бы иметь мои заботы. Ответ совершенно не по существу. О чем я перезвонил главному редактору и потребовал, чтобы он научил своих подчиненных, как надо отвечать на научные запросы трудящихся. Кстати, сам редактор, когда я его спросил, что же было раньше — курица или яйцо, — ответил, что он как-то не задумывался над этой проблемой. Интересное дело — о чем он тогда думает? И вообще, за что он получает тринадцатую зарплату вместе с гонораром, если он дает по-телефону бюрократическую отписку?

И только директор птицетреста после моих настойчивых, неоднократных звонков по вопросу — что же было раньше, — ответил, что он подумает, хотя по штату ему положено знать без думания. Когда я его спросил: «Сколько же вам дать на размышление?», он бездушно ответил: «Не мешайте нам выполнять план, играйте в домино». А я, между прочим, не выношу домино, я даже в шашки перестал играть с тех пор, как увлекся проблемой «что же было раньше». И вообще у меня пониженное давление и повышенная кислотность, не считая бессонницы после завтрака, а иногда и после обеда. Все это я изложил в своем письме в «Главптицу», где просил проинформировать меня о принятых мерах против бюрократизма директора птицетреста. Копии направил в журналы «Наука и жизнь», «Человек и закон», «Петух и курица». В ожидании ответа на свои письма я поехал троллейбусом в биологическое НИИ, но и здесь истины не добился. Оказывается, они научно исследуют один белок, а желток пусть дядя исследует. Неужели так трудно изучить целое яйцо в комплексе, и в том числе курицу, чтобы узнать, что же было раньше? К тому же у них даже нет книги жалоб, а устные жалобы не регистрируются. Чтобы моя поездка в НИИ не была пустым номером, я написал об этих безобразиях в Академию наук и народный контроль. Думаю, оргвыводы не помешают. Надо же расшевелить этих горе-ученых, которые дальше белка ничего не видят.

Между нами говоря, чем вы занимаетесь в рабочее время, мне тоже непонятно. Если верно, что вы изучаетеь молекулы, то кому это нужно? Ведь эти молекулы никто не видит и для народного потребления они никакой пользы не дают. В то же время курицу мы всегда можем увидеть у сельских жителей на даче и на колхозном рынке в воскресенье. А если мы ее видим, то нам очень интересно узнать, что же было раньше — курица или яйцо?

Проблема эта не частная, она интересует широкие массы тружеников города и села и особенно нашего микрорайона. Ввиду чего жду от вас серьезного, академического ответа. А заодно пришлите копирку. У нас в городе с этим товаром туго. При ответе можете не ссылаться на мой исходящий номер. Я вас и так помню.

С научным приветом!

Афанасий Петухов-Пивень.

Милейший редактор музыкальных передач!

Да простится мне, меломану-симфонисту, невольное анданте контабиле в обращении к вам, человеку в сущности мне незнакомому. Ведь я даже не знаю ваших инициалов, не говоря уже о фамилии. Но я хорошо знаю ваши изумительные симфонические передачи, и это дает мне моральное право обращаться к вам пианиссимо со словами самого нежнейшего музыкального колорита.

О, это волшебство мелодий, торжество гармонии, половодье звуков, кипение чувств и тайфун страстей! Я уверен, если бы вы вместо производственной зарядки зафуговали по радио ораторию «Страсти по Матфею» великого Иоганна Себастьяна Баха, то это повсеместно подняло бы производительность труда на непостижимую высоту.

Ведь вы же знаете, что «Лоэнгрин» для меломана это все равно, что Грин для библиомана. Ты погружаешься в мир видений и грез, слушая арию или ариозу, и тебе самому хочется сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб.

Ах, ноктюрн, хорал, скерцо, рапсодия, соната и сонатина, прелюд и прелюдия! Эти слова звучат для меня, как эскалоп, ромштекс, антрекот — для чревоугодника.

Я бесконечно благодарен вам, что вы ввели меня в стихию чарующих звуков скрипки и виолончели, тромбона и кларнета, гобоя и альта, контрабаса и фагота, валторны и арфы.

Я заливаюсь слезами радости и восторга, слушая по трансляции симфоническую поэму Балакирева, сюиту Римского-Корсакова, бессмертную «Аппассионату» Бетховена, шестую Патетическую Чайковского… Я жить не могу без этой симфоники.

Короче говоря, милейший, очень прошу вас в день моего рождения передать по радио мою самую любимую — «Шаланды, полные кефали…»

Заранее вам благодарен. Феодосии Фистула.

Вы знаете, когда родился Торквато Тассо?

С этим вопросом Виталий Петрович Шкалозуб обратился к председателю месткома Постникову. Профсоюзный лидер нашего управления не только не знал даты рождения великого итальянского поэта, но и вообще не подозревал о его существовании. Однако, чтобы не уронить своего достоинства, Постников уклончиво ответил:

— Представьте себе, запамятовал, — дела, текучка заедает…

— А между прочим, он родился в один день со мной, — просиял Шкалозуб и скромно уточнил — Только у него предвидится не круглая дата, а у меня круглая: пятьдесят. Запишите, пожалуйста, одиннадцатого марта.

— Непременно зафиксирую, — пообещал предместкома, хотя до знаменательного события в жизни старшего плановика оставалось еще добрых полгода.

Спустя пару дней будущий юбиляр напомнил о себе. В обеденный перерыв он ошарашил Постникова очередным вопросом:

— Вы еще не забыли, как отмечали пятидесятилетний юбилей Альберта Эйнштейна?

— На уровне, — уверенно ответил предместкома, полагая, по теории вероятности, что автора теории относительности кое-как не могли чествовать.

— Да, это было грандиозно, — воодушевленно произнес Шкалозуб, — сколько приветствий, сколько адресов! От академий, университетов, научных обществ… Конечно, в науке я нулевая величина, но в профсоюзе кое-что значу. Тридцать два года плачу уже взносы.