Владимир Шахнюк - Веселое и грустное

О кудряво-восторженном отзыве уже не думалось. Пером, которым писала Мариэтта Шагинян, святотатственно было бы выводить на бумаге выспренные слова. Кажетя, я вообще отказался писать.

С тех пор, как только потянет на ложную патетику, вспоминаю мудрые и простые строки, написанные четким каллиграфическим почерком фиолетовыми чернилами.

Уходя из музея, мы подтрунивали над моим смущенным другом-тезкой:

— Так кто там у тебя путался под ногами?

Не знаю, как у других, но у солдат в военную пору редко выпадала возможность помыться под горячим душем. Тем не менее в один из невеселых осенних дней сорок первого года нам повезло: в распоряжение нашей роты были предоставлены душевые кабины станции Сватово.

Блаженствую под теплыми струями искусственного дождика и вдруг слышу — за перегородкой кабины кто-то тихо и грустно напевает:

Пение поразило, всколыхнуло душу. Впервые в жизни я испытал неведомое мне чувство. Казалось, на моих глазах рождается народная песня. В том, что она народная, у меня не было никаких сомнений. Потому что в такое время, такую песню мог сочинить только народ. И как газетчика меня поразила еще оперативность. Ведь действительно — совсем недавно «мы с Днепра ушли», и вот уже и жаркий бой, и горечь отступления, и боль разлуки с родной рекой — все это переплавлено в песню-думу.

Безвестный певец раньше меня закончил омовение и ушел, а я остался с песней наедине. Она жила во мне. Правда, не вся. Запомнились лишь несколько строф.

Запомнившиеся слова «Ой, Днипро, Днипро» я повторял беспрестанно в последующие дни и все докучал окружающим: «Что это за песня?» В ответ мне пожимали плечами. Такой песни никто не слыхал. Надо мной стали посмеиваться. Дескать, везет человеку — во сне концерты слушает. Да еще с мочалкой в руке. Я уж и сам стал сомневаться, не приснилась ли мне эта песенная история.

И когда я готов был примириться с мистификацией, ответ пришел сногсшибательный. То ли по радио услышал, то ли прочел во фронтовой газете: «„Песня о Днепре“. Слова Евгения Долматовского. Музыка Марка Фрадкина». Нет, я не был разочарован тем, что песня создана не народом, как мне думалось, а написана безвестным композитором. Наоборот — именно композитор меня поразил. Потому что для меня-то он был хорошо известным. Было бы нескромно говорить о дружбе. Ведь у нас не было даже устойчивого знакомства. Однако же мы не раз встречались, разговаривали, Фрадкин читал мне свои стихи. Происходили эти встречи в большой комнате винницкого Дома Красной Армии, в которой размещалось несколько отделов армейской газеты «Звезда Советов». В редакции я был вольнонаемным литературным сотрудником, а красноармеец срочной службы Марк Фрадкин — числился активным военкором нашей газеты.

Не помню, публиковались ли стихи и ноты песен Фрадкина на страницах «Звезды Советов». Мне запомнился лишь его большой репортаж об открытии летних военных лагерей, написанный в соавторстве с профессиональным журналистом. Справедливости ради скажу, что еще до войны я слушал одну песню Фрадкина. Прозвучала она в исполнении хора ансамбля песни и пляски Киевского Особого Военного Округа, в котором Фрадкин выступал в качестве ведущего концертную программу. Было это уже в городе Ровно, вскоре после освобождения Западной Украины.

На радостях я хотел рассказать своим друзьям-однополчанам о знакомстве с автором знаменитой песни, но от меня отмахивались: «Ой, Днипро снова чудит», и делали выразительный жест пальцем у виска.

С тех пор я не рисковал рассказывать эту историю никому.

Ныне председатель. — Прим. ред.

Ныне на пенсии. — Прим. ред.