Авраам Покой - Сборник эссе

…В этом смысле решительно ВСЕ идеологии, вроде как боровшиеся в последние несколько месяцев на политическом поле РФ, по сути представляют собой ложноножки одного и того же мировоззрения — антисуслизма. Если про Суслова говорили, что он своим догматизмом уравновешивает веселого бонвивана Брежнева, то в современном нам мелькании веселых, подчас очень бровастых бонвиванов брежневых не видно ни единого Суслова в старом пальто. И это меня, как представителя Космической Гармонии на планете, тревожит.

Несколько слов о том, что такое антисуслизм. Это тоталитарная идеология, утверждающая необязательность соответствия идей адепта его собственной жизни. Более того, соответствие одного другому в глазах антисуслистов есть грех. В антисуслистской терминологии грех носит название "дешевый популизм". В последнее время антисуслистские догматы ожесточились — и в качестве дешевого популизма, к примеру, расценивается даже ношение главой компартии часов лонжин за 1200 долларов в то время, когда он может себе позволить президентский патек-филип за 60 000.

Конечная же цель, обозначенная антисуслизмом для каждого адепта, была недавно установлена в воронежской лаборатории проф. Инъязова: антисуслисты веруют, что могут видово оторваться от Человечества и превратиться в существа другого цвета, объема и химического состава. Людей «обычных» антисуслисты интуитивно воспринимают как личинок с неполным превращением, недоразвившихся в них, не сменивших хитин на праду и обычный образ жизни на тусовочный.

Космос любит напоминать: лозунги ничто, поведение всё — а главным нутряным лозунгом антисуслистов, несомненно побеждающим всюду от Камчатки до Аляски, является "Чтоб тусоваться красиво". Эта фраза просвечивает сквозь любое скандирование — лоялистское ли, оппозиционное ль. Те, кто обращается к не имеющим должностей людям, зачастую от их же имени, прилагают все усилия, чтобы в жизни как можно меньше походить на них: не жить там, где живут «люди», не есть то, что они едят, не пить то, что пьют они, не отдыхать там и так, где и как отдыхают «люди».

Такое явное нежелание быть людьми не может не настораживать — поэтому сейчас всерьез стоит вопрос о проверке антисуслизма на предмет возможного внеземного происхождения.

В этом смысле Космос не очень переживает за недопуск к выборам объединения "Другая Россия", потому что какая-то она точно такая же. Космос также призывает всех имеющих должности Друзей Гармонии — вне зависимости от лозунгов — отречься от антисуслизма и стать дешевыми популистами. Это поможет остаться людьми.

В последние два дня Истинный Учитель Истины (то есть я) не написал ни строчки, потому что изучал магические свойства фотографии. Причиной стал упитанный пациент, явившийся ко мне с толстой пачкой фотоснимков и разложивший их передо мною на столе.

— Вот я на своей ауди. — нежно приговаривал он. — Вот мы с друзьями в бильярд играем. Это Мармарис…

Когда мне удалось его прервать, я поинтересовался, на что он жалуется.

— У меня депрессия. — признался пациент. — Затяжная, очень давно уже.

…Кажется, разительный контраст между фотоальбомами, изображающими бильярдно-мармарисное счастье наших современников, и их же повседневными унылыми физиономями еще никем не изучался. Поэтому я решил стать первым, опередив даже такого ловкого пострела, как проф. Инзъязов. Эпикриз моего исследования таков: фотоальбом как понятие способен захватить волю человека и полностью подчинить его себе.

Речь в данном случае не идет о происках Внеземных Цивилизаций. Фотографический императив — это мутация местная, земная. В ее основе лежит традиционное человеческое желание остаться в памяти — своей и в первую очередь своей семьи — в симпатичном виде. Поэтому купеческие пары эпохи Возрождения, желавшие быть написанными какими-нибудь Большими или Малыми голландцами, одевали для позирования что получше и натаскивали в изображаемое помещение самые богато окованные сундуки.

В начале двадцатого столетия мои собственные родители готовили меня к фотографированию не меньше часа: меня переодели несколько раз, многократно переложили на моей семилетней голове блондинистые кудряшки, потом долго требовали сделать серьезное лицо (тогда считалось, что лица должны быть серьезными, на грани похоронности) — и после этого я, сидящий на стуле между отцом и матерью, еще не менее десяти минут смотрел на вертлявого фотографа, ожидая вспышки магния.

В то время фотография воспринималась как единичный случай — шанс показать потомкам, какими предки были в их лучшие моменты, "на пике формы". Никто, разумеется, не принимал изображенную на фото, заведомо искусственную реальность за правду (до семидесятых годов двадцатого века было принято фотографироваться на фоне фальшивых пейзажей, изображающих горы, море и спускающуюся по колонне беседки лозу).

Однако с развитием фотографии массовой, ежедневной и производимой с помощью любого утюга — идея подверглась болезненному изменению. Она заставила мозг нашего современника сделать своего рода кувырок — и резко поменяла в нем местами восприятие реального и ненастоящего.

Настоящей Жизнью поддавшиеся диктатуре Фотоаппарата люди почему-то назначают то, что могут вставить в альбом (список чётко ограничен: я на ауди, я с друзьями в биллиард, это Мармарис, это барбекю). Всё прочее, занимающее вроде бы девяносто пять процентов жизни, назначается чем-то несущественным, неважным, что следует как можно скорее «перезимовать» — до следующего акта поклонения объективу. При этом в их мозгу поселяется иллюзия, будто всё свое существование можно подтянуть до фотографической реальности — надо только постараться.

Поэтому, если в распоряжение наших далеких потомков, не дай Бог, и в самом деле попадутся размещенные на каком-нибудь сервисе "мои фотоальбомы" — то потомки убедятся: предки почти не работали, не занимались уборкой, не читали книг, — зато патологически часто рубались в бильярд, плясали, катали шары в кегельбане и всё время, практически всем Человечеством, беспрерывно смеялись в Мармарисе.

В особо запущенных случаях фотографический нравственный императив так силен, что даже не требует фотоаппарата. Зомбированная личность сама, по своей воле плюет на девяносто пять процентов своей жизни, считаяя ее незначительной фигней — и судорожно ищет возможности попозировать перед вспышкой собственного субъективного кэнона. В этом желании встать с длинным шампуром барбекю над средиземноморскими водами, испытав краткое счастье от соответствия жизни фотоальбомным идеалам — корень не только большинства супружеских предательств, ссор и разводов. В нем, с учетом невозможности привести к фотоальбомному идеалу свою жизнь — корень и затяжных депрессий, подъедающих нашего современника.