Дмитрий Быков - О зверьках и зверюшах

— По справедливости, — сказал вдруг Санек, — вообще надо Ильку и Федю спросить.

Федя вышел вперед, очень гордый тем, что его мнением кто-то интересуется, и Илька испугалась, что он сморозит глупость. Но боялась она напрасно.

— Пусть каждый берет ровно столько, сколько надо, — постановил Федя. — Маме сережки, сестренкам, у кого сколько, девчонкам там… У кого зверюша, берите по паре, у кого зверка — по две. Несправедливо, конечно, но что делать: они, зверки, такие. Дочкам тоже берите, у кого есть, и внучкам, конечно.

Михалыч, расстроенно смотревший в пол оживился и поднял глаза.

— А этим, как их… невесткам… можно? — спросил он, прикинув на пальцах и отложив, судя по всему, три пары.

— Можно и невесткам, — махнул рукой Федя. — Только пусть каждый посчитает, кому сколько надо, со всеми племянницами и кузинами, и лишнего не брать. А если кто забудет, так тому потом Санек отдаст. Они же новые нарастут. А Санек пусть возьмет все дерево. Только можно я тоже для мамы возьму? Ой, и сестренке… И для Ильки… Кстати, а где Илька?

А Илька тем временем стояла на корме, глядя на белые водяные кудри, уходящие в темноту, и пела колыбельную тринадцати голубым мотылькам, засыпающим на сгибе ее левой лапы.

— А потом она берет свою волшебную палочку… взмахивает… и прилетают снежинки… вот… и летают такой ленточкой… и сверкают… вот… а потом завиваются во всякие фигуры, — шептал зверек Петька, дрыгая задней лапой под одеялом, чтобы расправить сбившуюся простыню.

Зверюша Соня таращила из-под одеяла большие темные глаза на фарфоровую фигурку Снежной королевы. Уши ее тихонько вздрагивали.

— А почему я никогда не видела, как она оживает?

— А потому что ты Соня! Потому что ты все время спишь! — обидно засмеялся зверек. — Вот вчера только свет погасили, я еще хотел сказать, Сонька, не спи, что покажу! А ты уже брык — и спишь!

— А что ты хотел показать?

— Да поздно уже, все, проехали.

— Ну расскажи!

— Самой надо было не спать, все бы увидела.

— Ну и пожалуйста, и все ты врешь, и ничего бы я не увидела, — обиделась Соня, отвернулась носом к стенке и закуталась в одеяло.

— Ой, увидела бы… а что бы увидела… блин, дурацкая простыня…

— Да ты сам еще не знаешь, что наврать, — пробурчала Соня из-под одеяла.

— А я не вру, просто ночью всегда самое интересное начинается. Вот вчера вон из того угла, я потом посмотрел, там здоровая такай щель, вышли шесть гномов, я посчитал. И у каждого в руках такие колокольчики, вот знаешь, как ландыши: такая серебряная палочка скобочкой загибается, и на ней штук пять колокольчиков висит, тоже серебряных, внизу большой, вверху маленькие. И когда гномы идут, колокольчики вздрагивают и звонят, так тихо-тихо… А я спросил, куда вы идете, а они на меня так цыкнули!

Соня так ясно вообразила себе цыкающих гномов с колокольчиками, что чуть не заплакала от обиды, что все проспала. Или от обиды, что он ей все врет.

— А какого цвета у них шапки? — спросила она вдруг.

Зверек задумался.

— Я в темноте-то не сильно разглядел… Оранжевые, что ли…

— А сегодня они придут? — спросила Соня.

— Откуда я знаю. А может, сегодня что-нибудь новое будет. Ты погоди спать-то…

Соня отвернулась от стены, поерзала под одеялом и посмотрела в окно. В окне ничего не было видно: полная темнота. Где-то далеко-далеко на улице слабо светил фонарь, и ледяные цветы на окне чуть-чуть поблескивали. Громко тикали старые стенные часы. Когда-то Петька рассказывал, что в часах живет шерстяной звон, и иногда оставляет за дверкой, где качается маятник, для Петьки послания. И когда мама просит Петьку завести часы, он их находит в тайном месте и приносит шерстяному звону то, что он хочет. Петька даже показывал два таких послания: на крохотных клочках бумаги непонятным карандашом было коряво написано: «Кусочик масло» и «Гаичка». Мама посмотрела на записку, улыбнулась и сказала, что это написано чернильным карандашом, таких давно не делают и не продают. Что она в детстве видела такие карандаши: если им писать просто так, будет простой карандаш, а если его послюнявить, то он пишет синими чернилами. И что в доме где-то был такой карандаш, но она его давным-давно уже не видела. Наверное, шерстяной звон прибрал.

— А почему звон шерстяной? — спросила Соня.

— А ты что, не слышала, какой он хриплый? — пренебрежительно бросил Петя.

Звон действительно был низкий, грустный, с шипением и хрипом, и оттого особенно красивый.

Зверята заводили часы по очереди, но Соня была меньше ростом, и ей нужно было класть на табуретку два больших словаря, чтобы дотянуться. Однажды она поскользнулась и упала с табуретки, и с тех пор боялась на нее залезать, и часы заводил один Петя. Соня очень хотела сама найти такую записочку, и однажды залезла на табуретку и словари, откинула крючок с дверцы, за которой мерно качался маятник, но ничего не нашла, только немножко пыли и две крошки — похоже, пряничные. Она подумала, что Петька, наверное, оставлял шерстяному звону пряник.

Соня задумалась, какой он, шерстяной звон. Ей казалось, что он непременно похож на шмеля, такой мохнатый и полосатый, и так же гудит. Шмели гудели, шелестели крыльями, на крыльях дрожала радуга, сквозь сон пробивался далекий надтреснутый звон, шмели тащили в ведерках сладкое клеверное молоко…

— Сонька! — шепотом закричал Петя, и она очумело вскочила на постели. — Ты видела?

— Нет, а что?

— Опять все проспала! Сова прилетала!

— Какая сова?

— Белая! Полярная! Огромная! Крылья вот такие! И пушистые-пушистые! А глаза желтые и светятся! И когти! И клюв крючком!

— И что она делала?

— Села с той стороны на карниз под окошком. В окно поглядела, клювом постучала и улетела.

— А почему я не слышала?

— А потому что ты спишь все время!

Соня заплакала.

— Да не реви ты, дура! Ты просто не спи!

— Я не могу, — всхлипнула Соня. — Я хочу не спать, а оно само засыпается!

Она плакала, плакала под одеялом, а потом заснула.

Соня жаловалась бабушке, что Петька ей все врет про всякие чудеса, а она никогда ничего не видела. Бабушка смеялась и говорила: ну и ты ему ври, в чем беда-то? Соня пыталась что-то волшебное наврать про говорящую божью коровку, но Петька ее сразу разоблачил, посмеялся над ее неуклюжими чудесами и тут же рассказал, что ходил ночью попить воды и видел в прихожей, как в подпол лазила золотая крыса: светила себе огарком свечи, вытащила оттуда сундук и стала в нем копаться, а там что-то блестит. Но Петька скрипнул половицей, крыса огарок погасила и в темноте смылась.

— А что в сундучке блестело? — жадно спрашивала Соня.

— Откуда я знаю? — хмуро отвечал Петя. — Сама иди в прихожую да карауль.