Михаил Задорнов - Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…

Немцу очень хотелось стать нефтяником. Принял он «буравчик» и еще на пару дней поехал в гости к мадам Тюссо. Очнулся. А наши опять над ним в галстучках консилиумом собрались:

– Одевайся. Сегодня едем на рыбалку. Поехали, поехали, два дня уже тебя тут ждем.

– Я не умею рыбачить, – взмолился немец.

– А что там уметь! Наливай и пей.

Уезжали немцы с подписанным контрактом. Растолстели на наших харчах. У того, который по-русски говорил, голова уже с трудом входила в кепочку. Впрочем, этого следовало ожидать: ведь он влюбился в повариху, которая им всю неделю готовила. Звали ее Варя. Это имя ей очень подходило. Она не могла быть ни Олей, ни Таней, ни Леной. Она могла быть только Варей. Готовила с душой и умела открывать пиво обручальным кольцом. Все это очень нравилось немцам. Однажды они из-за нее даже чуть не подрались. То есть стало в них появляться что-то нашенское. Она же, Варя, выбрала того, который говорил по-русски. Ей нравилось говорить с мужчинами. Этого она на родине не имела. И, кроме того, хотелось, чтобы ей было понятно, как ее уговаривают.

Когда же мы прощались в аэропорту «Шереметьево», немцы мне сказали:

– У вас потрясающая страна. Похудеем – еще приедем. Нам очень понравилось. Спасибо. У нас, в Германии, работать гораздо сложнее. У нас бы полгода такой контракт обсуждали. Наверное, потому, что у нас нет такой бани.

Один из немцев действительно вернулся. Но я его уже не видел. Мне рассказывали нефтяники, которые потом стали политиками, что Варе он привез новое обручальное кольцо. Все-таки добился своего – стал настоящим нефтяником.

* * *

Что такое свободные цены? Это, когда приходишь в магазин, видишь цены и… свободен.

* * *

…Одинокая женщина – это женщина, у которой никого нет, кроме мужа.

* * *

Говорят, в России жить стало еще хуже. Единственное утешение то, что жить стали меньше.

* * *

Реалити-шоу. «Люди с тяжелой деревенской судьбой»:

– Здравствуйте. Я живу в деревне, я каждое утро просыпаюсь без пятнадцати шесть, чтобы разбудить петуха.

Такси не останавливались. Я так замерз, что готов был оплатить двойной счетчик, лишь бы меня скорее отвезли домой, в тепло. И вдруг… Словно из-под земли вынырнуло свободное такси и остановилось возле меня. Я кинулся к нему, но предложить двойной счетчик не успел, потому что из машины вышел водитель, открыл мне дверцу и сказал:

– Садитесь, пожалуйста! Замерзли, наверное?

– Что вы сказали? – не понял я и даже слегка отпрянул.

– Садитесь, говорю, скорее, – он мягко улыбнулся, – а я печку включу. Если вам этого будет мало, дам плед – ноги закутаете.

Я посмотрел на машину. Огонек, шашечки… Вроде такси.

– Но ведь мне в Чертаново! – неуверенно сказал я.

– В Чертаново так в Чертаново! – еще мягче улыбнулся водитель. – Куда пассажирам, туда и нам. Будьте любезны!

Насторожившись, я влез в машину.

– Если не возражаете, я провезу вас кратчайшей! – предложил водитель.

– Не надо кратчайшей. – Я решил быть начеку. – Поехали обычной.

– Не волнуйтесь, отдыхайте, – застенчиво засмеялся шеф, – все сделаем как надо.

По ногам сладко потянуло горячим. А по транзистору, что был подвешен к зеркальцу, заиграли Шопена. Но хорошее настроение не приходило.

«Зачем он заманил меня к себе в машину и теперь везет незнакомой дорогой? – Что есть силы я прижал портфель с сосисками к груди. – Надо было садиться на заднее. Там безопаснее. У меня все-таки жена. Дети-близнецы… Старший уже в школу пошел!»

Первым нарушил молчание шеф.

– Вам какой вальс Шопена больше нравится? – спросил он.

– Чего? – переспросил я, но тут же, чтобы он не заметил моего смущения, спохватился: – Мне… Все! А вам?

– А мне «До диез минор», – сказал шеф.

«Что же ему от меня надо? – лихорадочно начал я перебирать в уме всевозможные варианты. – Набивается на хорошие чаевые? Но почему так нагло?»

Шеф рассказывал мне о жизни Шопена на Балеарских островах. Иногда, увлекаясь собственным красноречием, он переходил на английский, но потом спохватывался и снова возвращался на литературный русский.

«Откуда он все это знает? – подумал я. – Разве у таксиста есть время про это читать? Нет! А у кого есть? И где? Неужели?! – Страшная догадка мелькнула в голове. – В тюрьме!!! Вот где времени много! Значит – беглый! Поэтому и ведет себя так, чтобы не заподозрили. А сам, наверно, настоящего водителя оглушил, спрятал… теперь деньги гребет. За границу удрать хочет. Говорят, такие случаи бывают. Точно! Потому и английский выучил. Лет десять, значит, сидел. Ай-ай-ай! Во влип! Так и быть, рубль сверху дам. Лишь бы не убивал!»

– Приехали! – радостно известил вдруг шеф.

Я посмотрел в окно, потом на счетчик. Действительно, мы стояли у моего парадного, а на счетчике было на сорок копеек меньше привычного.

«Рецидивист! Убийца! Халтурщик!» – подумал я и осторожно протянул шефу трешник, мечтая как можно скорее выбраться из машины. Однако дверца… не открывалась! А на улице, как назло, мы были одни…

– А она и не откроется, – ласково сказал шеф, – пока…

– У меня больше нет! Одни сосиски! – закричал я и приготовился к обороне портфелем.

– …пока не возьмете сдачу! – перебил меня шеф и протянул рубль с мелочью. Потом встал, обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал: – Будьте любезны! Вот вы и дома. Желаю вам сначала приятного аппетита, потом – спокойной ночи, затем – счастливых сновидений. Ну и, конечно, доброго утра! А если я что не так сделал, то извините великодушно. Если сможете!

В растерянности я застыл на тротуаре. Я понимал, что меня обманули. Но в чем – не понимал.

Из оцепенения меня вывел какой-то запоздалый прохожий, который подбежал к моему таксисту и бойко спросил:

– Шеф, до Медведок дотрясешь?

– Будьте любезны! Садитесь, пожалуйста! – сказал шеф, вышел и открыл перед ним дверцу.

Человек смутился, стушевался, кинул беспомощный взгляд в мою сторону, но все-таки влез в машину. Она тронулась, а я подумал: «Еще один попался!» И мне стало легче.

Сразу после спектакля режиссер собрал актеров и спросил:

– Как получается, что в нашем новом спектакле опять не прослеживается главная тема?

– Из-за Шкапенко! – раздалось тут же несколько голосов.

– Разрешите мне? – попросил старейший актер театра. – Дело в том, что Шкапенко каждый раз уходит со сцены под аплодисменты зала. Это безобразие! Он же разрушает канву спектакля! Я, конечно, понимаю, что Шкапенко играет свою роль ярко, самобытно и интересно. Но и он должен понять, что главное – это спектакль в целом, а не его роль. Тем более что она у него эпизодическая. Я бы даже сказал – второстепенная. А если вдуматься, то вообще лишняя…