Михаил Задорнов - Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…

– Да сколько можно об этом говорить? – перебила его актриса с тридцатилетним стажем травести. – На каждом собрании мы говорим о том, что Шкапенко смешает акценты всех наших спектаклей. И что он портит своей, как вы выражаетесь, яркой и самобытной игрой наши постановки. Пора, наконец, принимать меры, товарищи! Предлагаю поставить ему на вид!

– Верно! – поддержал ее подающий надежды пожилой актер. – А то что же получается? Например, детский спектакль «Ни бэ, ни мэ». Я работаю Волка, Агнесса Полна – Козу. И вдруг… в самый узловой момент, понимаете ли, когда я должен ее съесть, все зрители смотрят на массовку, где Шкапенко танцует Пятого Сорняка, потому что у него, видите ли, отличная пластика. В результате никто не видит, как я ее съедаю! Так же нельзя, товарищи! Агнесса Полна – уважаемый всеми человек. Сколько лет на сцене! Она эту роль еще до войны играла. К тому же сама по себе сцена не из легких. Ведь чтобы зритель поверил в то, что сейчас я съем Агнессу, я сам должен сначала захотеть ее съесть. А это, как вы понимаете, не так легко сделать… Все-таки она эту роль еще до русско-японской войны играла.

– Товарищи, да Шкапенко над нами просто издевается! – взял слово молодой, но тоже уже порядочно талантливый актер. – Он считает, что у нас провинциальный театр. Да, у нас провинциальный театр! Но у нас великие цели! Воспитание человека будущего, слияние города и деревни и другие не менее важные проблемы современности. Сможем ли мы справиться с этими задачами? Сможем! Но только в том случае, если не будем рвать четко выстроенной канвы спектакля! Поэтому во имя идеи предлагаю снять Шкапенко со всех ролей и отдать их более надежным исполнителям.

– Верно! – раздались голоса. – Хватит канву разрушать да акценты смещать! Уволить его! Чего там… У нас средний театр, но высокие цели!

– Тихо! Тихо! – успокоил всех режиссер. – Товарищи! Хотя я и согласен со всем, что здесь говорилось, и, мало того, сам неоднократно просил Шкапенко – во имя идеи, конечно, – играть свои роли побледнее, я бы даже сказал, чуть посерее, но все-таки считаю, что исключение есть слишком суровая мера для начинающего актера. По-моему, лучше пускай Шкапенко напишет «по собственному».

С тех пор прошло много лет. Теперь Шкапенко работает педагогом актерского мастерства в театральном училище одного провинциального города. Когда молодые актеры показывают ему свои этюды, он обычно им говорит:

– Хорошо! Талантливо! Но поскромнее надо – так не принято! – На этих словах педагог с грустью задумывается о чем-то и добавляет: – Ведь главное в актере, как в жизни, так и на сцене, – это скромность! Поймите это…

Недавно, когда Шкапенко провожали на пенсию, директор училища сказал:

– Товарищи! Перед нами человек, который никогда не играл Гамлета и которому никогда не рукоплескал зал, но который всю свою трудовую жизнь отдал во имя идеи!

Когда Шкапенко вышел на сцену, раздались аплодисменты. И хотя непонятно было, кому аплодируют, ему или директору, Шкапенко все-таки вспомнилась его любимая роль… Пятого Сорняка!

Сначала все шло хорошо. На первом курсе я учился так плохо, что в деканате решили пойти на хитрость и сделали меня старостой.

– Может, хоть это заставит его почувствовать ответственность за свою учебу! – сказал начальник курса.

– Похоже, что у него где-то есть «лапа»! – решили однокурсники.

Слухи дошли до деканата.

– Тем более мы поступили правильно! – утвердилась в своем мнении администрация.

Но она ошиблась. С моим назначением старостой я стал учиться еще хуже, а вся наша группа стала учиться еще хуже меня. Тогда меня сняли с поста старосты, а чтобы не обидеть «лапу», выбрали профоргом. При всем моем таланте заваливать любое дело работу профорга я завалить не мог, потому что нельзя завалить то, чего нет…

Мое философское безделье в течение трех лет на этом посту очень понравилось председателю профбюро нашего факультета. Как я узнал позже, он тогда обо мне сказал: «Хоть и дурак, а без инициативы!» И я стал его заместителем.

Но он ошибся. Очень скоро все поняли, что заместителем я быть не могу, так как не умею ничего делать. Зато могу быть самим председателем. Снова выплыл слушок о «лапе», которую уже начинали уважать. Так что председателем я проработал недолго. Через полгода декан сказал: «Я видеть его больше не могу на нашем факультете!» Но, как человек неглупый, понял, что у него только два способа избавиться от меня: подать самому в отставку или перекинуть меня куда-нибудь с повышением. Боясь первого, он так настойчиво требовал второго, что все призадумались: «А «лапа»-то, видать, у него здоровая и волосатая!»

Чтобы пустить под гору работу всего месткома, пришлось пойти на крайние меры и сменить репутацию дурака без инициативы на репутацию дурака с инициативой.

«Страшный человек!» – сказал ректор и лично взялся избавить от меня институт. Он пробил мне место в горкоме профсоюзов. Теперь мне стали приписывать уже самые видные в стране знакомства. Поэтому, когда я на новом месте быстренько наломал дров, мне тут же дали отдел в ВЦСПС. Теперь у меня свой кабинет, две секретарши, три телефона: местный, городской и прямой.

А «лапу» все называют уже вполне конкретно и только шепотом. Честно говоря, я думал, что на этом моя карьера закончилась, потому что наступило время такого застоя, что заваливать было уже нечего. Но, слава богу, объявили пятилетку ускоренного качества, и мне было поручено стать проводником ее идей в жизнь. Так что скоро, чувствую, снова пойду на повышение.

За завтраком он съел шесть калорий по новой диете из журнала «Здоровье». Сначала пожевал две редиски по калории за каждую, потом отгрыз от сухаря четыре калории, седьмую оставил на ужин. Согласно рекомендациям журнала «Здоровье». Запил все это столовой ложкой пустого чая строго без сахара и без заварки. После чего почувствовал необыкновенную легкость в теле, тяжесть на душе и сосание под ложечкой.

– Ну, может, хоть яичницу можно, а? – с надеждой спросила она. – Я б мигом… А потом бы к Лене поехали, позагорали, покупались…

– Нет, – строго ответил он. – Я не имею права так безрассудно проводить воскресенье. Воскресенье – единственный день, когда можно по-настоящему заняться аутогенной тренировкой и успокоиться после трудовой недели.

Когда она уходила, он лежал на диване с широко закрытыми глазами и по методу гималайских йогов следил за путем вымышленной букашки, которую усилием воли заставлял ползти от большого пальца правой ноги к подбородку.

– Я ухожу, – сказала она, – не забудь сходить в магазин, а то останемся без еды на вечер… Слышишь?