Варвара Карбовская - Идолопоклонники

– Людмила Ивановна, я… нет, я не отказываюсь, я могу дать, но скажите, почему он не помогает вам, не работает?

Милочка подымает на него удивленные, когда-то очень красивые глаза.

– Но я совершенно не хочу, чтоб Котик с детских лет работал. Друг мой, ведь вы же сами и работали всю жизнь, и на войне были, и все затем, чтобы нашим детям жилось хорошо! Я ни в чем, ни в чем не отказываю моему Котику! Он – моя жизнь, мое счастье, мое сокровище! Значит, вы можете дать, да? Ну, спасибо, спасибо вам, мой родной…

Она трясет его руку обеими руками и, чтобы показать, что с этим разговором покончено, спрашивает:

– А как Любочка?

Ему еще что-то хотелось спросить об этом двадцатилетнем Котике, которого он ясно представляет себе лодырем, иждивенцем, франтом, или, как теперь называют, стилягой, – в общем, той самой разновидностью молодых людей, которую он не переваривает. Но ее вопрос застает Павла Назарыча врасплох.

– Люба умерла три года тому назад.

– Ах! – Милочка всплескивает руками и шепчет: – А я-то не знала…

Павел Назарыч думает с неприязнью: «А если бы ты знала, что бы ты предприняла?»

– Бедный, как вы нуждались в горячем дружеском слове участия! И вы теперь вдвоем с дочкой?

– Нет, Катя в Ленинграде, у тетки. Она учится, – сдержанно говорит Павел Назарыч и, чтобы все стало ясно, добавляет: – Я недавно женился.

– Аххх… – На этот раз ему кажется, что в голосе Милочки звучит разочарование. Для того чтобы она не задавала назойливых вопросов: кто жена, какая, где работает, сколько ей лет, – в особенности, сколько ей лет, – Павел Назарыч смотрит на часы и говорит:

– Простите меня, Людмила Ивановна, но мне к четырем на совещание. Деньги у меня, по счастью, с собой. Ну, полноте, какие там расписки, когда сможете, тогда и отдадите. – Он удерживает ее руку. – И все же мой вам совет на прощание: не делайте из вашего Котика кумира, не портите его. Наш молодой человек должен трудиться, развивать все свои способности, только тогда он будет настоящим человеком. Моей Кате двадцать два года, она кончает институт, прекрасная девушка, и я горжусь ею. Искренне хочу, чтобы и сын Петра Колотилина был таким же.

– Да, да, спасибо, – лепечет Милочка. Деньги у нее в руках, и ей так хочется поскорее домой.

…Вечером Павел Назарыч рассказывает жене о неприятной встрече.

– Петя Колотилин был такой чудесный парень, как сейчас его помню. Жаль его, очень жаль. Да и Милочка была славная, нормальная девушка, а теперь какая-то психопатка, влюбленная в своего сына. А этот Котик, по-видимому, изрядная дрянь, как говорится – ни с чем пирожок. Да еще вдобавок черствый эгоист. К счастью, таких экземпляров немного среди нашей молодежи.

– И ты… ты дал ей тысячу рублей?

– Она отдаст, я уверен.

– Отдаст! Лучше бы я себе платье заказала за тысячу рублей!

– Кошечка моя, но ведь у тебя и так полный шкаф…

– А тебе жалко, да? Уже начал считать мои тряпки? Копейки считаешь? Вот назло, назло тебе, возьму и пойду работать!

– Детка, не говори так, не огорчай меня. Я совсем не хочу, чтобы ты в свои двадцать три года торчала где-нибудь в канцелярии, в лаборатории, портила свои нервы, свое здоровье…

– Ага! А ты в свои пятьдесят два года не понимаешь, что у молодой женщины могут быть свои запросы, свои интересы, капризы, наконец!

– Кисонька, ну скажи, ну, чего тебе хочется? Я завтра же возьму с книжки. Сколько – две, три тысячи?

– Три. И с этой старой вороны не забудь получить тысячу.

– Ну и все. И договорились. Только никогда не упрекай меня, что я не понимаю твоих интересов, не дорожу твоей молодостью. Мне это больно. Ведь ты для меня – вся моя жизнь, мое счастье, мое маленькое божество!

Павел Назарыч в порыве захватившего его чувства хочет опуститься на ковер к ногам своего божества, но вовремя спохватывается, что левая подагрическая коленка непременно хрустнет на всю комнату. И еще невольно вспоминает:

«Божество… кумир… кого это он только что поучал – не сотвори себе кумира? Ах, да, Милочку… нелепая аналогия! Эта, ушибленная жизнью, поеденная молью, никому не нужная Милочка создала себе культ, чтоб с головой уйти в него, спрятаться от жизни. Что же тут общего с ним?! С человеком, который как раз наоборот – на виду, с человеком, чей авторитет… чьи научные статьи… который в конце-то концов имеет право лично для себя…»

Павел Назарыч не успевает придать мыслям желаемую стройность. «Божество» сбрасывает туфельку и точеной ножкой пинает его в коленку.

– О чем задумался? Жалко трех тысяч, да?

– Для тебя? Для тебя мне всей моей жизни не жалко! – И Павел Назарыч, громко хрустнув, опускается на колени перед своим божеством.