Варвара Карбовская - +29 по Цельсию

Жарко. А когда жарко, работать трудно. В особенности человеку, который только что вернулся с Черноморского побережья. Он там привык то и дело купаться или ходить в прохладной пижаме из шелкового полотна. Он отвык от галстука, от подтяжек, запонок и пояса, от всей этой кожано-металлической и текстильной мужской сбруи. А самое главное, он отвык от всяких официальных, деловых вопросов, от того, чтоб их как-то разрешать… Возникали, конечно, и там вопросы, но все больше приятные, легко разрешимые: не выпить ли после купанья кружечку пива? Не прокатиться ли на байдарке? Не поучиться ли бальным танцам в кружке для пожилых начинающих?

А теперь?

Теперь и галстук, и пояс, который пришлось распустить на четыре дырки, и звонки из министерства, и вопросы, вопросы без конца…

– Анатолий Борисыч, к вам пришли со второго завода, относительно…

– Скажите, что я готовлюсь к докладу и сейчас уезжаю.

– Они третий раз приходят.

– А я, Софиванна, третий час собираюсь уехать и никак не могу.

Дверь закрывается. Анатолий Борисыч сердится. Приходится распустить пояс на пятую дырку. А сердиться вредно… В санатории им читали лекцию: «При гневе и возбуждении в крови появляется адреналин. Адреналин – вещество, вырабатываемое органами внутренней секреции, надпочечниками. На селезенку адреналин тоже влияет».

Как он влияет на селезенку – худо или хорошо, – Анатолий Борисыч уже не помнит, но во всяком случае здоровье надо беречь. В особенности, когда температура окружающего воздуха +29 по Цельсию.

Он вызывает машину, надевает шляпу. Проходя мимо секретаря, коротко бросает:

– Я в министерство.

Но в министерстве ему, собственно говоря, делать нечего. Он говорит шоферу:

– Ваня, я, кажется, поеду домой, на дачу. Опять у меня что-то внутренняя секреция пошаливает.

– Это бывает, – бодро соглашается Ваня. – Только горючего не хватит, Анатолий Борисыч. Придется подзаправиться.

– Не надо. Довезешь до вокзала, я поездом, – говорит Анатолий Борисыч и сердито думает: «Все в эту жару излодырничались».

На вокзальной площади душно, как в прачечной. То и дело поливают горячий асфальт, по нему, как утюги, скользят машины, он высыхает и опять делается мягким и горячим.

«Надо было отпуск брать теперь, в июне, а не в мае» – думает Анатолий Борисыч, – а еще правильней было бы давать людям отдых с июня по август. Не всем, конечно, а тем, у кого чрезмерная нагрузка».

Он выходит на перрон и вдруг видит хвост отходящего поезда.

– Экая досада! А следующий когда? Девушка-железнодорожница смотрит на часы и с отменной четкостью отвечает:

– Через двадцать три минуты.

– Вот вам! Вместо того чтобы летом, когда столько дачников, работать с максимальной нагрузкой, с удесятеренной энергией, у них – через двадцать три минуты!

Он соображает: что ж ему теперь делать? Пойти в магазин, купить консервов и сыру…

– Какие он претензии выражал? – спросил у девушки проходивший мимо начальник вокзала.

– Работать нас учит с максимальной энергией! – обиженно говорит девушка.

– А! Ну-ну, – усмехается начальник, – это хорошо, что учит. Значит… сам умеет.

А магазин, оказывается, закрыт на обед…

– Ведь это что делается! – сердится Анатолий Борисыч. – Какие могут быть обеды в летнее время? Работать надо, обслуживать потребителя, а не обедать.

Консервы и сыр он покупает в вокзальном буфете и в дверях сталкивается с девушкой-железнодорожницей.

– Ваш поезд на четвертой платформе.

Не поблагодарив, – какие еще благодарности в +29 по Цельсию! – он рысцой, согнув коленки, мчится к поезду, чтобы занять, пока не поздно, место у окна.

Поезд отправляется минута в минуту, и вот наконец Анатолий Борисыч у себя на даче, под соснами, на травке. Он набирает полные легкие воздуха, раздувает ноздри и с удовольствием произносит:

– Озон! Чистейший озончик. Вот что полезно для человека…

– А Вера Петровна где? – спрашивает он про жену у домработницы Груши.

– Где! На работе, конечно, – недовольно отзывается Груша. Она терпеть не может, когда хозяин приезжает раньше времени.

– Дай-ка мне молока.

– Молоко у меня только к обеду, к ягодам, – строго говорит Груша. – Нынче молочница всего-навсего один литр принесла, корова от жары убавила.

– Черт-те что! Коровы, понимаете, и те разболтались!

Он разулся, разделся, надел полосатую пижаму и улегся в гамак. Сквозь кусты, за изгородью, ему видно картофельное поле. Девушки в пестрых косынках окучивают картошку и поют: «Ах, Са-ма-ра го-ро-док…»

Анатолий Борисыч любит, когда поют… Но внезапно песня обрывается. Подъехал грузовик и забрал девушек.

– Отработались, – завистливо говорит Анатолий Борисыч. – Потяпали какой-нибудь час – и готово!

На ветку цветущего шиповника опустилась серая птичка и бусиной-глазиком покосилась на Анатолия Борисыча.

– Хоть бы птички запели, – вслух думает он и сладко зажмуривается.

И… то ли ему это показалось? – серая птичка погрозила ему черным птичьим пальцем с острым ноготком.

«На-кася! Кто это тебе станет петь в такую жару! Мы птенцам червяков таскаем».

Анатолий Борисыч протирает глаза.

– Груша, это ты мне что-то сказала?

– Ничего я не говорила! Что это мне с вами разговаривать. Я за луком иду.

С реки вернулась дочка, загорелая, с мокрой косой. Она – студентка-медичка.

– Папочка уже дома?

– Как видишь. Вот ты, будущий врач, объясни. Нам, отдыхающим, в санатории читали про адреналин, что он появляется при гневе и возбуждении, а дальше я не помню. Это что – опасно или не очень?

Дочка всплескивает загорелыми руками, ее круглые серые глаза полны смеха.

– Ох, папуля, ты только при ком-нибудь не скажи! Это же совершенно нормальная работа органов внутренней секреции…

– Во, во! Секреции…

– …Адреналин содействует повышению энергии мышц, он стимулятор действия! А вот ты сейчас лежишь в гамаке и бездействуешь, и поэтому он у тебя не вырабатывается.

«Бездействую, – с горькой иронией думает Анатолий Борисыч, – родная дочь и та отдохнуть не даст. Вот и хорошо, что адреналин – это нормально. А +29 по Цельсию тоже, по-вашему, нормально? Когда сгоришь на работе, никто даже спасибо не скажет».

Он идет под душ, удобно устроенный в кустах бузины, и, подставляя спину под теплый дождик, думает:

«Завтра я домой не приеду, не ждите. Молока не дают, ни от кого нет покоя… Да! Ведь у меня вечером совещание?… Отменю! Разве можно совещаться в такую жару!.. Или пускай Колобов проводит, на то он и заместитель… Поеду на футбол. Только если будет такая же игра, как в пятницу, – благодарю вас. Ноль-ноль. Температура, что ли, на них отражается? А ведь денежки им и в жару платят, и не малые. Так уж извольте работать как следует, даже если +29 по Цельсию».