Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

Я ахнула.

— Церковь!

— Во время восстания против церкви короля Лана, которое многие даже сочувствующие вспоминают с осуждением из-за его кровавости, и о котором сейчас запрещено упоминать, как о периоде безумства, было уничтожено и выявлено свыше десяти тысяч дожутов, ночных убийц. И, как оказалось, все они принадлежали церкви, и даже Первосвященник Дивенора оказался бойцом дожутом. Никто не может понять, почему при культе убийства и разврата все они догматичны и набожны. Церковь ли отпускала им их слабости и прегрешения. Или же они ее использовали…

— И они напали на тебя…

— Нет… Это ненастоящие дожуты… Это вторая школа…

— Разве официально школа не едина?

— Теперь две… Церкви не понравилось самостоятельное бытие тэйвонту, она опасается повторения короля Лана в Дивеноре, который, кстати, был и есть законным, или государства как Славина. И потому она решила создать вторую школу тэйвонту из разделяющих учение церкви… Под руководством Ахана. У них такая же черная форма, как рясы монахов… Туда ушли отступники из наших…

Говорят, что для юной набираемой молодежи, дожуты являются героями и образцами для подражания в жестокости, коварстве, подлости, предательстве и убийствах. И что они иногда преподают там, взяв школу и церковь под свой контроль…

Говорят даже, что дожуты хотели легализоваться под прикрытием школы Ахана…

Вроде признав Ахана, а на самом деле подчинив его. Впрочем, кто его знает! — в сердцах сказал Радом. — Правда, дожуты часто стремились связаться с нашими, чтобы выяснить накопленные секреты. Мы ведь все передаем в памяти, хотя библиотека Ухон — самая большая в Дивеноре.

— Итак — теперь две школы тэйвонту, — сказала я. — Глава одной — черный гигант Ниитиро…

— Брат Ниитиро Ахан, — поправил Радом. — Обоих я воспитал. И они во многом подражают нам. Точнее во всем, кроме идеалов… Но обе мы служим Дивенору…

Ниитиро все-таки сумел взять многое… Но она еще малая школа, и еще при этом больше трети ты ее вчера убила…

— А кто глава настоящей большой школы тэйвонту, — не слушая его клеветы, спросила я. — Тысячелетней традиции, из сотен уникумов сверхбойцов? Не подделки, а монастыря Ухон? Этой основы Дивенора?

— Я, — спокойно сказал Радом. — Я мастер тэйвонту Ухон.

Я вздрогнула. Я посмотрела ему в глаза. Я увидела, что он не обманывал… Я без сил опустилась на его грудь, ткнувшись лицом ему в плечо… И словно во сне, во внезапно охватившей все тело дреме и истоме, стала покрывать его грудь поцелуями…

Я долго ласкала руками его грудь, прижимаясь щекой к ней и гладя пальцами эти большие сильные мышцы.

— Ра-дом, — шепнула я.

— Что…

— Почему из всех ты полюбил меня? — зачарованно спросила я.

— Спроси у моего сердца… — вздохнув, ответил он. И ревниво спросил: — И почему женщинам можно ласкать мышцы, а нам нельзя?

— Потому что у нас это не мышцы, — покраснела я, забираясь выше, чтобы видеть его глаза…

— Завтра, — шепнула я. — Завтра и мужчинам будет можно.

Он взял в руки мое лицо, и, задыхаясь, целовал его. А я только доверчиво подставляла его, открывая губы…

— Моя, моя, моя Ри… — забывшись, шептал он.

— Ты мастер тэйвонту, — церемонно сказала я. — И ты, наверное, знаешь кто я?

Я напряженно ждала.

Он покачал головой.

— Какая разница? — бесстыже спросил он. — Возьмешь мою фамилию, я буду целовать тебя.

И снова наши губы нашли друг друга сами. Они не успокоились, пока десять раз не обследовали все мое лицо.

— Ты теперь разглядел мое лицо? — ревниво спросила я, потрогав руками щеки.

Они горели. Я сама горела.

— Конечно, — даже обиделся он, поняв подоплеку вопроса. — Я сказал Гаю неправду. Я ощупал руками каждую твою черточку, когда целовал на корабле…

Мне достаточно. А глаза… Я их сложил по кусочкам, ибо ты так часто на меня смотрела.

Я покраснела.

— Ты целовал меня? — недоуменно спросила я, впиваясь в его губы, обнимая их своими губами.

— Да! — покаянно сказал он. — Сам не знаю, что сделалось со мной… Мы — тэйвонту — естественные аскеты из-за интенсивности жизни и чудовищности нагрузок, это монастырь, хотя, как священники, можем и жениться. Тэйвонту вообще женятся в старости из-за своей работы. Ты будешь презирать меня, если я скажу, что ты первая моя женщина и будешь для меня всегда первой… Не привык я двоиться, да и по сторонам смотреть времени нет.

— И тебя до сих пор никто не соблазнил? — коварно удивилась я, беря его лицо в свои руки.

— Как никто, вот одна лежит… — шепнул он, беря мои губы в свои. — Вообще первая, кто пыталась это сделать еще в раннем детстве — это моя невеста.

Бывшая… — поправился он. — А вообще, люди уверены, что я отец всем тем младенцам, что берут в Ухон. И тем нашим тай, которые вдруг понесли. Хотя это редчайшее ЧП — распущенность и легкомыслие жестоко карается. Знала бы, что мне приходится переживать, когда я бываю во дворце, где не закрываются двери…

Почему-то там фрейлины думают, что тэйвонту как быки кроют всех подряд…

— Пусть только попробуют! — пригрозила я, смеясь…

— Я, наверно буду, вторым женатым настоятелем за двести лет…

— Это можно? — спохватилась я.

— В данном случае нужно, иначе я стану первым распутником среди них, нарушившим обет целомудрия и спящим с девушкой без брака… — Он ухмыльнулся, ибо все было так невинно. — Боже, какая ты красивая… — задохнувшись, прошептал он. — От твоих глаз можно сойти с ума… Не поверишь — твое лицо преследует меня, оно всегда со мной, ты колдовством врезала свои громадные глаза в мой лоб, мою голову, мой ум, мое сердце… Боже, как я хочу тебя!

Я таяла…

Он бешено целовал меня, выцеловуя каждую мою черточку лица, все теряя над собой контроль…

Нельзя сказать, что кто-то второй себя контролировал…

— Эй, вы, чем вы там занимаетесь! — раздался возмущенный голос с соседнего дерева. Оно пошатывалось на ветру.

Я схватилась за нож, а Радом за арбалет.

— Как же ты все осмотрел? — с упреком спросила я. — Если тут всякие шатаются?

Непростительное невнимание.

— Я сейчас невменяемый, — бесстыдно ответил Радом, целуя меня. — Меня нельзя судить строго, я влюблен. К тому, что я делаю, надо относиться с опаской, потому что не в себе…

Мы хладнокровно наблюдали, как разъяренный Дар пытается сбросить того с дерева, как грушу, тряся ее ударами, а рядом валяется разломанная карета…

Изнутри ее доносились вопли и ругань.

Насмотревшись досыта, я отозвала коней…

Человек на дереве начал изрыгать брань и угрозы, но слезать все же не стал, пока кони рядом.

Я соскочила вниз.

— Вы живы? — спросила я.

Оттуда раздалось короткое слово.

— Живы значит! — радостно сделала вывод я.