Петер Карваш - Юморески и другие пустячки

И удалился в свою виллу, где его ждал любовник.

После чего стражник с обнаженным мечом отвел Лазаря в Храм и передал первосвященнику Каиафе под расписку.

– Садись, – предложил Каиафа Лазарю, узнав, с кем имеет дело. – Ужинал?

Когда Лазарь отрицательно затряс головой (на большее он уже не был способен), Каиафа распорядился принести рыбный салат, отбивную с картофелем фри, бутылку вина из архиепископского погреба и плавленый сырок.

– Поешь, – тихо приказал он, – потом поговорим.

Но Лазарь еще жадно ел, давясь и захлебываясь, когда Каиафа начал задавать ему вопросы:

– Скажи на милость, что это тебе взбрело в голову обращаться к римлянам? Ябеда! Разве можно выносить сор из избы? А теперь этот карьерист Пилат раструбит по всей империи, что мы не заботимся о своих. Пока эта история дойдет до Рима, она превратится в россказни о кровавой междоусобице, и следующий же курьер доставит Пилату приказ умиротворить нас огнем и мечом. Кто тебе посоветовал такую глупость?

– Иуда-Симон Искариот, – еле выговорил Лазарь набитым ртом.

– Ах вот как, – медленно кивнул Каиафа. – Тогда я понимаю, – выглядел он так, словно в самом деле начал понимать. – А ведь если разобраться, – пробурчал он, – ты, Лазарь, пришел туда, чтобы заложить меня. Да, Лазарь, некрасивая история, честное слово.

Лазарь до того испугался и смутился, что не в состоянии был ни допить, ни доесть. Указательным пальцем Каиафа поманил его в соседнюю комнату:

– Здесь нам никто не помешает, – загадочно сказал он.

Комната была небольшая, зато богато украшенная тяжелыми самаркандскими и тебризскими коврами, изысканными произведениями искусства из золота и слоновой кости. Здесь явно умели жить со вкусом. Ни с того ни с сего Каиафа вдруг спросил:

– Так как же обстояло дело с этим Иисусом из Назарета?

Лазарь хотел было повторить рассказ о всех своих страданиях, отшлифованный на отдельных этапах его хождений, но Каиафа не дал ему договорить. Его интересовала только операция воскрешения – и ничего больше. Совершенно неожиданно он заверил Лазаря:

– Мы тебе укомплектуем маленькую мастерскую за твоим домом, выдадим удостоверение личности, ремесленный патент и разрешение на экспорт. Ну как, идет?

Слезы выступили у Лазаря на глазах. Значит, есть еще справедливость на свете! И не зря он мучился, изводился все это время! Неужели он действительно воскрес из мертвых, воскрес к новой жизни? Весь дрожа от волнения, он кивнул.

– Я же знал, что мы договоримся, – обрадовался Каиафа. – Всегда нужно первым делом обращаться к нашему брату, к соотечественнику. Вот только... только ты должен мне рассказать, как обстояло дело с этим воскресением. Итак...

– А было это так, – горячо начал Лазарь. – Я услышал голос, который говорил: «Лазарь, иди вон!»

– Стоп, – прервал его Каиафа. – Я хочу услышать с самого начала. Когда вы сговорились обо всем с этим Назарянином?

– О чем это всем? – не понял Лазарь.

– Об этом вашем спектакле.

Будучи провинциалом, Лазарь не знал, естественно, что такое «спектакль».

– Ну, о том, как будет проходить это ваше представление.

– Я не понимаю: какое представление?

– Ах, ты не понимаешь? Я хочу знать, что дал тебе этот человек за то, что ты разыграл перед всеми эту вашу комедию с воскресением. Эх, Лазарь! Уж не хочешь ли ты убедить меня, что в самом деле был мертвым и что этот недоучившийся плотник действительно воскресил тебя!

Онемевший от удивления Лазарь вытаращился на первосвященника. Он моргнул раз, другой, потом проговорил почти шепотом:

– Но я... я в самом деле умер. От воспаления легких. У меня и свидетельство о смерти есть. Четыре дня я пролежал в могиле. От меня уже запах пошел. А потом я услышал голос.

– Да заткнись ты! – Одутловатое лицо Каиафы побагровело. – Я тебе не деревенский писарь! И не Пилат! Да я эту страну знаю как облупленную! Меня не проведешь. Все твое воскресение было просто очередной провокацией этого самозванца! Сговорились! Купил он тебя или уломал, заговорил, загипнотизировал – этого я не знаю. Но в любом случае это был очередной спектакль с целью воздействовать на массы и подорвать наш авторитет! Давай выкладывай, как вы снюхались!

– Но я, – Лазарь пытался сообразить, о чем, собственно, идет речь, – я ведь с Назарянином ни разу не поговорил толком. Я только услышал его голос, который...

– Послушай, Лазарь, лучше не выводи меня! Не повторяй этих глупостей! – кричал Каиафа. – Мы же не в первобытном веке живем, а в просвещенном первом веке! А ты мне пудришь мозги всякими суевериями! Выкладывай карты на стол: как вы это подготовили, отрепетировали, закамуфлировали? Я хочу знать! Я должен знать! Завтра этот чужак может катастрофически усложнить мне политическую ситуацию! За любой аргумент против него я никакого золота не пожалею!

– Но ведь Он... – упрямо сказал Лазарь, – в самом деле воскресил меня из мертвых.

– Так ты не перестанешь? – Каиафа схватился за сердце. – Какая тупость! Какой фанатизм! А может, ты какой-нибудь дряни нанюхался? Похоже, у этого человека есть методы, которые нам и не снились...

Он помолчал, хрипло дыша, потом произнес деловитым бесцветным голосом:

– Лазарь! Я тебя сделаю генеральным директором фирмы братьев-близнецов! Но ты заявишь перед синедрионом, что вы сговорились и что ты никогда не был мертвым. Договорились?

– Но я был мертвым, – ничего не понимавший Лазарь еле шевелил губами, – и Он меня воскресил. Как только Он воззвал... – Тут Лазарь понял, что нет никакого смысла продолжать.

– Значит, нет, – вздохнул Каиафа, первосвященник ерушалаимский. Наступила долгая тишина. – Пусть будет так. Ничего другого вы и не заслуживаете, кроме того, что вас ждет. И катись отсюда, – вдруг взвыл он фистулой, – чтоб я тебя здесь больше не видел, пока я тебя не посадил, ты прохиндей, ты вредитель!

– А мастерская?.. – спросил Лазарь вожделенно и бессмысленно.

Каиафа схватил какой-то металлический предмет и швырнул его туда, где стоял Лазарь. Напрягши последние силы, тот уклонился лишь в последний момент.

Уже близился рассвет, когда Лазарь добрел до Вифании на распухших ногах, с огнем во всех суставах, с болезненно пересохшим горлом. Он не знал, сколько времени был в пути, день или три дня, события недавнего прошлого перемещались у него в голове, где-то в самой глубине засела боль, более мучительная, чем скрежещущий зубной нерв и удушье в груди. Увидев в конце улочки родной дом, он остановился. Представил себе вечно озабоченную Марфу, полезную как плуг, надежную как четыре времени года, и прелестную Марию, воплощение радости и пламенного экстаза, – и мысленно увидел свое тело и душу: обгоревший стебель, истлевший цвет. Лазарь повернулся на каблуках развалившихся сандалий и пошел прочь.