Аркадий Арканов - Рукописи не возвращаются

Мадрант приподнял правую бровь. Эта женщина даже не знает, насколько она права, но мадрант не может быть поэтом, ибо поэт свободен и независим от мадранта, если он настоящий поэт. И тогда он становится врагом мадранта. Слова, рожденные поэтом, подчиняются только ему, а не мадранту. И если бы мадрант возлюбил поэта как друга своего, то он не был бы мадрантом. И если бы поэт возлюбил мадранта как друга своего, то он не был бы поэтом. И разве не понимает женщина, в чьих жилах течет нерабская кровь, что это истина?

Лицо Олвис вытянулось в недоумении а потом она начала хохотать ("Слышал бы это мой покойный папаша!").

Что смешного в словах мадранта? Разве она не дочь великого вождя?

И Олвис стала хохотать еще больше, и по щекам ее покатились слезы, при виде которых вновь ощутил мадрант болезненный жар отрубленной руки. И мадрант помрачнел. И тогда Олвис перестала смеяться.

Она вдруг приблизилась к мадранту и на какое-то мгновение приклонила голову к его плечу. Это неожиданное прикосновение обожгло мадранта, вызвав внезапную дрожь во всем теле.

Что-то жадно-шакалье почувствовал он в этой дрожи, и что-то ненастоящее в ее потупленном взгляде, и какую-то зависимость от него самого, и отсутствие той самой последней необходимости, когда уже нет другого выхода, когда может быть только так и никак иначе.

И увидел мадрант в проеме дворцового окна похожую на шутовской колпак вершину Священной Карраско и отметил, что струйка зловещего серого дыма не растворяется уже в безоблачном небе, а сворачивается в густое и неподвижное темное облако. И, поклонившись Олвис, мадрант вышел, а она сбросила с себя легкую желтую ткань и нырнула в бассейн ("Он действительно начинает мне нравиться, черт возьми!"), а когда выбралась на парапет, почувствовала, что проголодалась..."

Бестиев вникает.

Вернее, пытается вникнуть. Изо всех сил. Он снова закуривает. Он покрывается потом. Он перечитывает несколько раз. Одно и то же место. Он ерзает.

- Чего-то я не пойму. - Это он Ольге Владимировне. - Действие когда происходит-то?

Он нервничает. Он выходит из комнаты.

- Пять тысяч лет назад? - Это уже Зверцеву. - Десять тысяч лет? - Это Свищу. - В какой стране? - Это Сверхщенскому. - В какой стране-то? Я читал Плутарха. Я читал Костомарова. - Это Индею Гордеевичу. - Не было такой страны. В Атлантиде, что ли? - Это Алеко Никитичу. - Так не было никакой Атлантиды-то! - Опять Ольге Владимировне: - Мадрант - кто? Диктатор? Консул? Вождь? - Снова Зверцеву: - А ревзод кто? Не было таких званий! Теперь Свищу: - Я за то, чтоб ясно было. - Шумно выпускает дым в лицо Сверхщенскому: - У Достоевского все понятно. - Откручивает пуговицу на пиджаке Индея Гордеевича: - Руку-то зачем рубить? - Останавливает Алеко Никитича: - Это его мать! Как ее там? Гурринда! - Бедной Ольге Владимировне: - Нет, ты скажи: он ее домогается? - Пристает к идущему с девочкой Гайскому: - Тогда почему он с ней не спит? - Колбаско, который принес новые стихи: - Куймоны - это кайманы? Крокодилы, что ли? - Звонит жене Алеко Никитича: - А зачем в каждом имени сдвоенные согласные? Ставит Вовцу сто граммов: - Она кто? Проститутка? Тогда почему она с ним не спит? - Таксисту, который везет его домой: - Вот ты скажи - ты бы стал руку рубить?..

Бестиев шумно затягивается.

Бестиев шумно выпускает дым в потолок.

Ему непонятно.

Он раздражен.

Он злится.

И он ничего не может с этим поделать.

Он начал злиться с первой страницы.

Бестиев словно бы заболевает...

8

Вовец - публицист. Колбаско - поэт. Вовец и Колбаско - друзья, поэтому до драки у них дело почти никогда не доходит. Биография Колбаско типична для многих поэтов нашего времени. Детский сад, школа, техникум, работа, поэзия. И, как часто бывает, счастливая искорка случайности, попав в глубоко скрытые резервуары поэтического горючего, вызвала чудовищный взрыв таланта. Колбаско тихо жил в анабиотическом состоянии младшего бухгалтера одного из филиалов мухославского химзавода. Кстати, способность и любовь считать свои и чужие деньги сохранилась в нем до конца жизни и оказала колоссальное, можно сказать - животворное, влияние на его последующее творчество. Отвечая как-то на вопросы читателей во время своего творческого вечера, Колбаско сказал, что днем своего поэтического рождения он считает день рождения старшего бухгалтера Петрова М.С. - 13 сентября 1960 года. Именно в тот день он почувствовал, что не может не писать. В то знаменательное утро на стол старшего бухгалтера Петрова М.С. рядом с тортом "Лесная сказка" к бутылкой шампанского легла и красочная открытка с поздравительными стихами, сочиненными младшим бухгалтером Колбаско. "Сонетом" открывается сборник избранных стихов ныне маститого мухославского поэта. Вот эти строки.

Стихи, написанные ко дню рождения

моего начальника и наставника

тов. Петрова М.С. 18.09.60 г.

Фамилий много есть на свете:

Семенов, Сидоров, Фролов...

Но мне милее всех на свете

Одна фамилия - Петров...

За то, что любит человека,

Всегда работает с душой,

За то, что он большой товарищ,

Гордится всей нашей страной!

В то утро товарищ Петров М.С. горячо пожал руку младшего бухгалтера и сказал: "Да вы, оказывается, поэт!"

"А чего, действительно", - подумал Колбаско. Это и решило его дальнейшую судьбу. Допингом послужили, несомненно, женитьба и разразившийся вскорости знаменитый Карибский кризис. Именно тогда в газете "Вечерний Мухославск" появился гневный памфлет Колбаско, обошедший потом всю мировую прессу и сыгравший определенную, если не решающую, роль в деле наступившей далее разрядки.

Стихи, написанные во поводу очередного

оживления происков империализма

в районе Карибского моря

Кой-кто на Западе стремится

Нам жить, как следует, мешать,

Но мы простые люди - птицы,

И мы всегда хотим летать.

Хотим дышать с любимой рядом,

Хотим трудиться и гулять!

Газон цветов и клумбы сада

Родного не дадим помять!

Пусть все живут счастливей, дольше!

Пусть свет сияет в сотни свеч!

Чтобы сбылось как можно больше

Надежд, и чаяний, и мечт!

Прогрессивный критик Сверхщенский, делая впоследствии ретроспективный разбор поэтического творчества Колбаско, отмечал, что никому еще в российской поэзии не удавалось так удачно использовать три инфинитивные формы подряд в одной строфе.

Вместе с моральной славой, естественно, пришла слава и материальная, и можно было начать потихоньку отдавать деньги, занятые под проценты у подпольных букмекеров мухославского ипподрома. Игровой азарт не чужд был Колбаско с детства. Тайный его недоброжелатель Аркан Гайский утверждал, правда, что на деньги, проигранные Колбаско, администрация мухославского ипподрома смогла выстроить знаменитую южную трибуну с пивным баром, Аркан Гайский клянется, что это именно так и есть, но что возьмешь с человека, который считает, что ему все завидуют. Факты, однако, говорят за себя, и то, что Колбаско до сих пор не убили мухославские букмекеры (а у них нравы жесткие), свидетельствует, что Колбаско, видимо, нашел приемлемые формы взаиморасчетов.