Борис Леонтьев - Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица (Книги 1,3,5,7,8)

- Вольно! - приказал Кальтенбруннер.

- Итак, вы все знаете. Ваша задача - опорочить товарища Бормана в глазах товарища Хонекера, товарища Штирлица - в глазах товарища Черненко. Вы все поняли?

- Так точно!

- Вы свободны. Ханс проводит вас. Ханс! Где этот развратник?! Товарищ Хуян, немедленно найдите его. А я пока свяжусь c Борманом.

Не знал Генрих Кальтенбрунович, что мелкий пакостник был не так глуп, чтобы уйти сразу после того, как он получил мерзкий донос; товарищ Борман подло подслушивал под дверью и все записывал на диктофон, адъютант Кальтенбруннера Ханс был рядом, но в бессознательном состоянии - Мартин Рейхстагович постарался на славу.

- А не надо со мной связываться! - дверь открылась и невозмутимый Борман резким ударом в нос дал понять Кальтенбруннеру, что тот окончательно проиграл.

- Я, пожалуй, пойду, - поспешно сказал Хуан Антонио, я вспомнил, что у меня дома утюг остался включенным в розетку.

- Я прошу вас остаться! - сказал Кальтенбруннер. Из-за окровавленного носа его голос сделался более мягким.

Но товарища Хуана уже не было.

- Значит, вот как?! Значит - так?! - мелкий пакостник всем своим телом наступал на Кальтенбруннера. - Значит, опорочить меня?! Не думал, Генрих, не предполагал даже, что вы способны на предательство!

- Я... Я...

Удар поддых, мастерски сделанный Борманом, дал понять товарищу Кальтенбруннеру, что пора сматываться. Бывший рейхсляйтер понял это и схватил свою жертву за горло:

- Против моей миленькой Джины? Вот так, да?!

- Простите, я больше так не буду!

- Я тебя прощу! Я тебя так прощу, что ты у меня десять лет проведешь в реанимации и пять лет в морге!! - Борман любил душить людей, это занятие доставляло ему истинное наслаждение и всегда приводило в экстаз. Но прикончить свою жертву он не успел, откуда-то появился архитектор Мендисабаль и на русско-испанском языке отрапортовал:

- Товарищ Борман, я за вами! Четвертая ветвь магистрали построена. Товарищ Альберто ждет ваших новых распоряжений по поводу строительства пятой ветви.

Борман отшвырнул полуживое тело и посмотрел на уже немолодого человека - главного архитектора мексиканско-бразильской стройки:

- А при чем здесь я?! Пусть этим занимается товарищ Штирлиц.

- Штирлицу сейчас не до этого: он беседует c товарищем Хонекером, точнее они разговаривают о вас, мой ляйтер.

- Как?! - вскрикнул Борман и вдруг обнаружил, что у него куда-то пропал донос и диктофон. - Свинья! Он опять провел меня!

- Простите, я не понял? - сказал Мендисабаль.

- Это я не вам! Что вы тут стоите? Не видите, я уже иду! Русская свинья!

- Что-о?!

- Я вам уже сказал, это не для вас! Скотина!

- Не понял!

- Да заткнись ты, дебил, это я уже вам! Идите, я за вами.

Там, где лежал Кальтенбруннер, послышался легкий смешок медленно переходящий в яростный смех.

ГЛАВА 6. МОЛЧАНИЕ ПОСРЕДСТВОМ ЭКЗЕКУЦИИ

Как и говорил Мендисабаль, Штирлиц был в кабинете у Хонекера. Речь шла о Бормане и Кальтенбруннере. Максим Максимович жрал тушенку, закусывал ее "Сникерсом" и доказывал товарищу Хонекеру о преимуществах лубянских казематов перед берлинскими тюрьмами. Последний доклад товарища генерального советника был как раз на эту тему, Кальтенбруннер предлагал построить новые камеры пыток и пару лагерей для алкоголиков, при этом он исходил из того, что сегодняшнее состояние тюрем социалистического Рейха было самым тяжелым. Борман был против такого подхода, как советский человек, он не мог простить Генриху Кальтенбруновичу непатриотичность по отношению к социалистическому Рейху.

- Товарищ Штирлиц, значит вы думаете, что все-таки прав Борман?

- Да, мой учитель! - ответил разведчик.

Товарищ Хонекер на минуту задумался и подошел к камину, почувствовав тепло, он неожиданно для себя предположил, что где-то там, в Антарктиде, сейчас заседает троцкистско-зиновьевский блок и людей пронзает жуткий холод. Но, вспомнив, что этот самый блок - враг мирового социализма, генсек отогнал от себя эти холодные мысли и, подойдя вплотную к Штирлицу, спросил:

- Значит, вы считаете, что Кальтенбруннер - предатель?

- Не думаю! - ответил Максим Максимович. - Хоть он и из бывших, но положиться на него все же можно...

- Но тогда только Борман?

- Нет... Не думаю.

- Но, простите, товарищ Исаев, Борман - это, как не крути, по вашему ведомству. Он - ваш человек!

- Ну вы загнули! - усмехнулся генерал Исаев. - Он, прежде всего, человек Черненко, это первое. А во-вторых, посмотрите на его последнее сочинение.

Товарищ Хонекер подозрительно посмотрел на Штирлица, взял из его рук листок бумаги и бегло прочитал донос Кальтенбруннера.

- Но, позвольте, - удивился генсек. - Ведь это же почерк Генриха!

- Когда вас бьют в нос и пытаются скомпрометировать вашу жену в пособничестве вражеским разведкам, вы и не такое напишите!

- А кто это... Марианна?

- Да, так, девчонка одна, по-моему из Мексики или из Бразилии, но что точно - из тех мест, где водятся дикие обезьяны.

- Так, все понятно, - легко усмехнулся Хонекер. Значит это все - правда?

- Что - правда?

- Что вы ее знаете?

Максим Максимович вдруг понял, что разговор не складывается в его сторону и информация из доноса Кальтенбруннера-Бормана может попасть к Черненко или того хуже к товарищу Ваучеру Неприватизированному. Не долго думая, он, от нечего делать, влепил дорогому товарищу Хонекеру легкий подзатыльник.

- Да как ты смеешь, холоп?! Я - генсек! - закричал глава социалистического Рейха.

- А я - Штирлиц! - спокойно сказал разведчик.

- Да вы, вы...

- Я, я.

Штирлиц подошел к окну и посмотрел сквозь грязное стекло. Перед ним простирался Берлин - город, в котором он когда-то проработал двенадцать лет и из которого еле унес ноги в сорок пятом. Сейчас Максим Максимович смотрел на эти странные новые, но до боли знакомые улицы почти родного ему города и страстно желал как можно скорее убраться отсюда снова. Мысли разведчика были прерваны ударом по голове посредством пустой бутылки из-под шнапса. Штирлиц обернулся и увидел перед собой подлого товарища Хонекера c разбитой бутылкой в руках.

- А это вы зря сделали! - сухо сказал разведчик. Снимайте штаны.

- Простите, я больше не буду.

- Надо, товарищ Хонекер, надо, - сурово сказал Штирлиц, снимая ремень и ловко перебрасывая хрупкое тело дорогого товарища Хонекера на коленку. - Будем учиться.

...Порка длилась около двух часов. Товарищ Хонекер визжал, как ошпаренный поросенок и тягостно просил пощады. Штирлиц был неумолим. И только потерянное сознание дорогого ему генсека заставило бросить нагое тело.

"Хиляк, другие дольше держались!" - подумал Максим Максимович, заталкивая тело под диван.

- Если дашь делу ход, проведешь там весь свой остаток жизни.