Люда и Игорь Тимуриды - Как воспитать ниндзю

- Что... что там происходит? – через силу спросила я. – К-куда вы дели труп-пы?

Я бы сказала, что у меня зубы застучали, да только я храбрая до невозможности. Страха не было, я держалась, но подумала, что вурдалаков будем рубить мечом. А потом пришла в себя, ибо вурдалаки явно не стреляют.

- Куда вы дели трупы? – снова спросила сквозь зубы я индейца, когда раздалась яростная стрельба многих тысяч ружей, слившаяся в сплошной шквал и вой. – Что вы с ними сделали, что они так себя ведут?

- Ну... – сказал индеец, не понимая моей агрессивной реакции. – Скоро ведь, через два месяца, рождество...

У меня все захолодело внутри, я уже понимала, что он скажет.

Он был собой доволен.

- Белые вешают на деревья подарки... – индеец пожал плечами. – Трупов было триста, а ты сказала сделать с трупами так, чтоб нас не преследовали...

У меня зубы мелко застучали.

- Ну я и развесил их кишки, члены и органы по деревьям...

- На елочку... – виновато сказал китаец.

У меня мелко задрожали руки.

- Теперь они вряд ли решатся нас преследовать! – гордо сказал индеец. – И в лес наш никто больше не войдет!

Я тупо молчала.

- Никогда!!!

До грота мы добрались намного быстрей, чем собирались. Все говорили, что они не устали. И отдыхать на берегу не хотят. Слушая голос далекой канонады и ожесточенную стрельбу. Будто сражались армии.

- Да, я забыл! – покаянно сказал индеец. – Когда я забежал в село перед уходом, там кто-то говорил какую-то чепуху... Что будто бы истерик голландский генерал вызывал корпус в десять тысяч воинов и хотел тайно в темноте ввести их в лес, а потом зажечь факелы и неожиданно атаковать со всех сторон дом... Я заснул и забыл, да и мы все равно уходили... – без тени вины сказал индеец. – Да и трусливый генерал оказался. Как увидел меня в полной боевой раскраске... – я поежилась, вспомнив мертвенно белую краску на лице индейца, от которой даже у меня холодело сердце, – так бросился вместе с отделением прочь, даже не стрельнув!

Я подумала только, что подумают об владельцах замка несчастные крестьяне, никогда не видевшие живого индейца в боевой раскраске, но зато твердо уверенные, что выглядеть так могут только мертвецы, и тяжело вздохнула. Что увидели солдаты в лесу, вошедшие туда на цыпочках, когда зажгли факелы, можно было только гадать. Какое впечатление на них произвел смотрящий с ветки вырванный глаз или кишки веером, оторванная рука? А кем предстали перед ними их истошно вывшие от ужаса соседи в неровном свете факелов и чудовищном, кровавом окружении разорванных частей и внутренностей, наверняка измазанные капавшей с веток еще свежей кровью, еще и предварительно обработанные ужасными слухами о живом мертвеце, даже и гадать страшно. Особенно если они получили приказ без слов стрелять во все движущееся и подозрительное. Что мог подумать солдат, вошедший в полной темноте и тишине в страшный лес, наверно и без этого дрожащий и не видящий друга, когда вдруг увидел развешанные по лесу части товарищей? Наверное, что он остался один, а остальных съели тайно эти ужасные, кривляющиеся в неровном свете факелов и качающихся внутренностей, оборотни!!!

Я немного представляла себе, что такое паника, и насколько “здраво” соображают солдаты, теряя соображение. Когда отрезанная рука качается к нему на дереве. И что они реально видят! Им бессмысленно было бы сейчас что-то объяснять – судя по звуку, каждый там сейчас палил, выл и визжал каждый сам за себя, совсем потеряв соображение от страха. И стрелял в проклятых вывших вурдалаков. Не менее трети могли рехнуться по настоящему...

- Они палят картечью! – прислушалась к грому пушек мама.

Я поежилась. Одна только пушка на берегу, а не там. И нам ничего уже не поможет.

- Если подозрительный звук услышите, мигом в воду шибайте! – наконец сказала я. – Авось с первого раза не подметут!

- Если мы будем молчать, – тихо сказал индеец, – то нас тоже не подметут. В такой темноте люди не видят, ты забыла, Лу... И спрячьтесь, не маячьте головами... Но смотрите в оба глаза, – чтобы выстрелить их пушкой, сначала зажечь фитиль надо, свет блеснет...

Раздался подозрительный треск непонятно где, – пук, – и я первая сиганула с борта.

Вынырнув через какое-то, я заметила, что в удаляющейся лодке сидит Мари и вокруг подозрительно тихо. Присмотревшись, я сообразила, что ее не достало первым залпом.

- Чего сидишь!? – прошипела я. – Ныряй!

- Да я это... – растеряно сказала Мари.

- Чего сидишь?

- Да я это... – никак не могла решиться сказать Мари.

- Ныряй! – чуть не взбесилась от страха я, ожидая каждую секунду, что сестру сейчас сметет залпом вдогонку. – Сейчас опять ахнет!

- Да я это, сушенный горох ела! – наконец, нашла в себе силы заалевшая Мари.

Что я ей сказала, ни шло ни в какое сравнение с тем, что сказал папа, мама и индеец, которые бултыхались рядом в ледяной воде. Дрожащая и злая я чуть ее не прибила.

С трудом, онемевшими руками мы забрались обратно.

Один китаец хихикал в ночи. У него была запасная одежда!

На Мари никто не смотрел. Да и она сама не могла же просто глядеть в глаза людям! Подумать только, так поступить!

Если б мы не были так глупы, то мы бы смотрели по сторонам. А так мы увидели эти корабли слишком поздно. Они вышли почти нос к носу к нам. Индеец еле успел направить лодку к берегу под прикрытие кустов, надеясь лишь на то, что на фоне темного берега нас не разглядят.

Я лихорадочно искала способ спасения, отчаянно ругая себя про себя и молясь всем индийским и китайским богам сразу. Надо же так попасться по собственной глупости! Никогда со мной такого не было!

Мы затаили даже дыхание, дрейфуя в сильном течении у берега... Борта с пушками проходили прямо над нами. Сейчас как жахнут картечью со всех пушек, так не то что костей, даже клочков не останется!

Когда мы проплыли мимо, а матрос над нами смотрел прямо на нас широко открытыми невидящими глазами, выйдя из освещенного трюма, я поняла, что с меня хватит. Китаец мгновенно тут же свернул в кстати попавшуюся протоку между островами, когда мы оказались между двумя кораблями, и все пятеро быстро на цыпочках, на цыпочках вытащили лодку наружу из воды, затащив в кусты. По счастью далекий бешеный треск выстрелов перекрыл треск веток под тяжестью лодки. Мы поспешно удалились от берега, причем я опиралась на китайца и кляла свое ранение, так не вовремя поразившее меня, и тут же залегли за павшим гнилым валявшимся деревом.

Мы насчитали двенадцать кораблей, поднимающихся вверх по течению.

Последний, двенадцатый, прошел в такой близости от нас, что я слышала каждый разговор на палубе.

- Они не уйдут, адмирал?

- Армия блокировала все дороги и пути. И десять тысяч солдат, вооруженные в дополнение к мушкетам пистолями и саблями, с тройным запасом пороха и пуль должны к этому времени окружить и штурмовать здание. Единственный путь – по реке, но шлюп мы не выпустим. Двенадцать кораблей справятся с этим дьяволом!