Вейкко Хуовинен - Рассказы

К вечеру он позвонил в Италию, в район Генуи, и, хотя никто не ответил, осведомился, готовы ли макароны. Он пытался также связаться с Сомали, и весьма настойчиво, но безуспешно. В Восточную Германию он дозвонился и спросил, дома ли Хонеккер.

— Дома ли этот самый Хонеккер? — упрямо твердил он в течение трех минут, пока голос не охрип, а глаза не посоловели.

Время незаметно подошло к одиннадцати, и он постеснялся звонить еще куда-нибудь.

— Какое мне дело до чужих проблем? — заключил он, и глаза его слипались от сна. — Пусть сами с ними разбираются, почему это меня должно тревожить? — Затем он сходил по малой нужде за уголок дома, подивился обилию снега и отправился спать.

Проснувшись утром, он вспомнил вчерашние переговоры и улыбнулся. Он, конечно, знал, что никто не обратит внимания на его болтовню. Лишь какой-нибудь электронный счетчик оставил в своей памяти электроимпульсы. Счет за разговоры придет, вне всякого сомнения.

Но они мало значат, эти несколько сотенных. Спустил бы он их в ресторане, да еще и за такси пришлось бы платить, и угрызения совести за учиненный там по пьяной лавочке скандал...

Гораздо больше стоило то, что он держал в руках нити, какие-то тонкие паутинки в далекий мир. Его голос слышали на берегах самой Африки. Он установил контакт с неизвестным собратом-человеком. Кто-нибудь там далеко-далеко подумает: кто-то и мне позвонил, кому-то и я нужен.

Уже давно люди стали покидать эту деревню. Многие уехали — особенно молодые — в Швецию, даже в Норвегию. Молодых и предприимчивых не привлекало житие в полумраке, на поляне, окруженной лесом. Да и сельское хозяйство стали хулить почем зря. Коровы, видите ли, оставались все той же скотиной и неприятно пахли тем же навозом. Пугал рост долгов, скучища... А вот в городах, как поговаривали, била ключом настоящая жизнь, была там и работа, за которую платили настоящие деньги. Поэтому и уходили туда целыми семьями, заколачивая окна.

Оставались старики. Но когда закрыли школу и купец прикрыл лавку, все продали землю и хозяйства и перебрались в города и поселки.

Случилось так, что последним жителем в этой деревне остался одинокий человек, холостяк, Фолке Вяятая. Он не уехал, хотя ему и предлагали продать его хозяйство. Жил он тихо и скромно. У него было четыре овцы, собака и кошка, да еще небольшое картофельное поле.

Он выписывал много газет, прилежно пользовался передвижной автобиблиотекой и вообще много читал. Он приобрел телевизор и долгими вечерами следил за событиями в мире. Он принадлежал к той возрастной категории, которая в молодости дивилась первым велосипедам, автомобилям и вела лесное и сельское хозяйство старым, допотопным, но надежным способом. Фолке многое повидал в жизни, испытал и голод и холод, исходил пешком, на лыжах и на веслах не одну тысячу километров. Ему не раз приходилось сидеть за маслобойкой и крутить ручку сепаратора. Поэтому головокружительное развитие техники и открывшийся перед ним у телевизора широкий мир с его чудесами производил на него неизгладимое впечатление. Он поражался, пьянел от новых впечатлений и даже пугался их.

Свое незамысловатое хозяйство он вел кое-как. Купленные в передвижной автолавке продукты, завернутые в уже посеревший пергамент, подолгу залеживались в холодильнике. Каши и другие немногочисленные горячие блюда прокисали, а зачастую и безнадежно затвердевали в кастрюльках и жестяных банках. Утром приходилось выпускать на прогулку собаку и кошку, кормить овец.

Когда деревня еще была жива, Фолке Вяятая был нормальным, общительным человеком. Он с удовольствием навещал соседей, любил бывать на лосиных поминках [4] Пиршество после удачной охоты. и неизменно участвовал в картежных баталиях на берегу озера. После того как деревня опустела, его иногда охватывала острая тоска и желание пообщаться с людьми, он отправлялся в соседнюю деревню, чтобы поговорить там с кем-нибудь. Однако со временем он примирился с действительностью и стал в конце концов отшельником. Случайный прохожий, следовавший вдоль прежней деревни, заставлял его вздрагивать. Он мог заложить дверь на щеколду и не открывать ее незнакомому путнику.

Как-то раз очередная почта доставила Фолке Вяятая пачку газет, в числе которых был и «Скандинавский вестник науки и техники». На обложке крупными буквами было начертано: «Глаз шпиона-спутника видит тебя». Слово «тебя» было выделено красным шрифтом.

— Неужели меня, — пробормотал Фолке.

Он пришел в замешательство и, крадучись, проследовал к окну, запрокинул голову и долго смотрел в небо.

— Неужели и меня видит, — удивился он.

Он прочел всю статью, но так и не постиг до конца ее содержания. Одно он твердо усвоил — спутник оттуда, из поднебесья, способен делать такие фотоснимки, что при их увеличении можно опознать человека.

Это навело Фолке Вяятая на новую тему для размышлений. Он и без того считал положение в мире весьма напряженным. По его мнению, так же как по мнению всех разумных и даже неразумных людей, самая ужасная черта современности — гонка вооружений, нагнетаемая великими державами. Несмотря на свое положение стороннего наблюдателя, он все же был осведомлен о том, что разрушительное оружие огромной силы находится в состоянии боевой готовности и может уничтожить сотни миллионов людей. И чтобы обеспечить хотя бы минимальную персональную защиту, он навез дополнительно земли на сводчатую крышу своего картофельного погреба и отнес туда несколько банок с консервами, небольшой газовый кипятильник и полдюжины бутылок спиртного, чтобы выпить в случае чего,.,.

Теперь положение еще больше обострилось. Влиятельные военные чины из далекого, большого мира решили установить слежку за всеми его передвижениями и секретно фотографировать. Это не сулило ничего хорошего. Просыпаясь по ночам, Фолке вздрагивал, весь в холодном поту. Значит, они принялись и за него. Следят и хотят знать о каждом его шаге. А он, как и некоторые другие, твердо стоит на линии Паасикиви — Кекконена и поэтому не запасся ядерным оружием.

— Что за чертовщина, — ворчал он в ночной тишине, шаря рукой возле кровати в поисках пачки папирос Чего хотят от него, одинокого бедолаги, который отнюдь не является никакой важной персоной. Воителя из него теперь уже больше не получится, секретными сведениями он не располагает. В этом захолустье нет ни укреплений, ни даже металлодобывающих предприятий.

От этих размышлений он затрясся, как маслобойка при пахтанье, что привело в беспокойство собаку, и она запросилась наружу. Выпустив ее, Фолке плюхнулся на кровать. Он долго не мог уснуть, а потом его настиг тревожный и беспокойный сон.