Герман Кант - Рассказы

Впервые я пожалел о том, что ограничил свои отношения с соседями приветствиями и оценками погоды, теперь, сознавая свою вину, я понял, что читаю газетные страницы, на которых пишут о коллективе жильцов, более рассеянно, чем другие сообщения.

Лену Зимонайт можно было бы принять в расчет как получателя груза, тем паче что она куда более нетерпеливо, чем я, ждала украшения для ванной; однако сравнение работы в аптеке и в бухгалтерии показывало, что в бухгалтерии скорее можно обойтись без меня. Конечно, должны существовать люди, ведущие счета на небольшом предприятии, торгующем канцелярскими товарами, и я выполняю свои обязанности не без необходимой сознательности, но силы человека, умеющего разбирать почерки докторов и сдавшего экзамены по токсинам, нельзя разбазаривать на экспедиционные задания.

Об этом благородном решении, и прежде всего о подкатывающей ко мне клади, следовало известить фрау Зимонайт, и я отправился к моей телефонной будке с надежным аппаратом. Лена обрадовалась, но пожалела меня: мне ведь придется сперва ждать, а потом таскать, и обещала, если будет хоть какая-то возможность, заглянуть ко мне. Кроме того, она обещала позвонить мне на работу и выразила уверенность, что водитель и грузчик конторы стройматериалов вывалят мне груз у входной двери.

— У двери в мою квартиру, хочешь ты сказать?

— Нет, у входной в дом. Так записано в условиях, и мы как раз на днях рассматривали дело о причиненном вреде,

— Страховое агентство или аптека?

— В известном смысле и то и другое. Нарушение кровообращения, а один из ящиков повредил лестничный пролет.

- — Ничего себе перспектива, — сказал я. — Но вдруг я их уговорю. Не знаешь, сколь высоко оценивают работники транспортной конторы свою рабочую силу?

— Слишком высоко для тебя, — ответила Лена Зимонайт, хорошо знавшая мои возможности.

Я попросил ее впредь всегда об этом помнить, когда она будет омывать свое тело в моей мраморной посудине.

Она обещала как то, так и другое, и мы уже собрались было попрощаться, как вдруг я слышу, что она, словно бы припомнив в последнюю минуту говорит:

— Вильям умер.

— Господи Иисусе! — воскликнул я, и так как не знал, что следует говорить по случаю кончины игуаны, то привел в свое оправдание длиннющий хвост у будки и быстро повесил трубку.

Мне стоило больших усилий не представлять себе жутких картин и не ощущать столь же жуткого зловония, и я не мог вовремя притормозить мысль о том, что окоченевшая игуана неприятна в той же степени, как и теплая. Я позволил себе выпить еще бутылку пива и наконец в довольно поздний час погрузился в сон.

Завтракая, я все же еще надеялся, что Лена заблуждалась относительно условий поставки кафеля или что они в последнее время изменились. Я живу на четвертом этаже, а плитки в конце-то концов всего-навсего камни. И словно мне не довольно было тщетно надеяться на одно, я позволил себе надеяться на другое — что мой адрес может быть первым в маршрутном листе грузовика.

Он не был первым, а примерно — в той мере, в какой позволяла прихоть коллег из конторы стройматериалов, — одиннадцатым. Около полудня меня вытребовал из квартиры на лежащую где-то далеко внизу улицу некий трудяга — на нем была нарядная в светло-серо-голубую полоску рубаха, — предложил подписать документы с неведомым мне текстом и не проявил интереса к моему вопросу, какую сумму можно принять за основу наших переговоров.

Упаковки с кафелем они не то чтобы сбрасывали с грузовика лопатами, но кривая, по которой мой кафель приземлялся у входной двери, не могла быть более крутой, и по тому, как росла куча, я осознал, что в моей тесной квартире имеется на удивление обширная ванная комната.

Облицовочная плитка прибыла в удобных коробках, а в маленькие ящики было упаковано то, чем я собирался выложить пол. Я ухватил для пробы одно место обшитого деревом груза и тотчас ясно представил себе и нарушенное кровообращение, и развалины лестничного пролета из Лениного рассказа. К тому же размер ящиков вызвал в моей памяти другой груз. Как ни настойчиво уговаривал я эту мысль тотчас убраться прочь из моей головы, она оставалась и вопрошала — можно ли из тарных планок сколотить гроб для недавно почившей рептилии.

Поэтому меня вполне устроило, что господа в светло-серо-голубых рубахах торопливо, словно ограбили банк, убрались. И даже дождь меня устраивал, большие его капли начали падать на облако выхлопных газов, и на горячие следы шин, и на партию товара из Бойценбурга, Я приветствовал все, что вытесняло из моей памяти жуткие образы усопшего животного. Но в какую-то минуту в моем сознании сквозь все препоны все-таки пробился вопрос — подвязывают ли опочившим ящерицам нижнюю челюсть к верхней и как это осуществляется при многочисленности челюстных костей. Тем более что имеющийся на горле отвислый мешок, усеянный шипами, конечно же, создает дополнительное тому препятствие.

И тут я, словно убегая от самого себя, бросился к упаковкам — схватил две из них и устремился вверх по лестнице к своей двери. Когда же, едва переводя дыхание, вновь сошел вниз, то решил умерить свой пыл и при последующих восхождениях ограничиваться каждый раз одной упаковкой,

У ворот, несмотря на плохую погоду, собрались участливые прохожие. Они с жадностью поглядывали на мои стройматериалы, так что я подумал: не следует ли сказать им, что это вовсе не бесхозное добро, выброшенное последним ураганом на берег к подножию горы Пренцлауэр, то бишь на улицу Гора Пренцлауэр. Передвинув для порядка парочку пакетов и тем самым дав понять, что являюсь хозяином этой кучи кафеля, я, видимо, получил право на советы.

Вернее будет, закричали они мне со своего мола под защитной аркой ворот, прежде всего укрыть то, что упаковано в картон, ибо дождь зарядил надолго. Какого цвета вся эта груда плиток, хотели они знать, и когда я по всей правде доложил — цвета резеды, иначе говоря — желтовато-зеленый, кто-то обидчиво заявил, что кафель цвета резеды в нашем районе не принят.

— Разве не так? — обратился он с вопросом к своим собратьям. И те хором ответили:

— Не в наших местах!

В этих местах, узнал я, встречается главным образом цвет светло-зеленый, и зеленый цвет вообще, кроме цвета резеды, преобладает среди расцветки отделочных материалов для ванных комнат в этом районе. Здесь можно встретить и совсем-совсем темно-зеленый, и совсем-совсем светло-зеленый, и даже ядовито-зеленый не такай уж редкость.

— Ну вот, — воскликнул я в ответ, — точно как с игуанами, о которых Альфред Брем рассказывает, что, часто меняя свою окраску, они порой обретают промежуточный очень красивый темно-зеленый цвет

Потому ли, что резеда была отклонением от нормы, потому ли, что они разделяли отвращение большинства людей к непонятным речам, но публика в подворотне сразу же изменила свое отношение ко мне и стала наводить критику на то количество груза, которое я таскал наверх.