Кассандра Дженкинс - Неправильный рейд.

С тех пор я стала звать ее Симкой.

* * *

На этаже было десять палат, и только три из них пустовали. Одной стороной узкий коридор упирался в туалет и душевые, другой - вел в холл, в котором обитала невзрачная, потрепанная жизнью мебель – два кресла, десяток деревянных стульев, стол возле окна, - и высокий фикус с пышной гривой. Возле деревянной, выкрашенной белой краской двери, ведущей на лестничные пролеты клиники, располагался пост дежурной медсестры. Медсестры менялись часто, в разговоры с больными не вступали, только вели личные дела, заполняли истории болезни и следили за приемом препаратов. В холле обитатели второго этажа и проводили значительную часть свободного времени. К слову, все несвободное время они проводили там же, но в свободное от групповых занятий время можно было молчать.

Групповые терапии были настоящим адом, потому что набитый ватой разум заставляли отвечать на логические, по мнению врача, вопросы. Три часа – один до обеда и два перед ужином – в окружении одних и тех же лиц, мы разбирали, почему компьютерные игры это плохо, вредно и неприлично. Все причины и следствия были давным-давно перемыты и выявлены. Рты десяти пациентов, как у кукол на шарнирах, сами раскрывались в нужный момент и выдавали необходимый врачу текст. Врач слушал и кивал, медсестра что-то записывала в личные дела, после утренней терапии наступала вечерняя и все повторялось по новой.

Но если пациент упорно молчал, его не трогали. Пытались, конечно, растормошить вопросами, но, в конце концов, до поры до времени оставляли в покое. Я продержалась всего лишь неделю. Мое отшельничество закончилось, когда после утренней терапии со стороны палат раздался крик:

- Рейд на Иллидана! ГС не важен, ДПСа хватит! Инвайт всех!

Топот моментально прибежавших санитаров заглушил остальные выкрики, но четверо пациентов, в том числе и я, повскакали со своих мест. Спокойными остались только Симка и рыжий парень, медленно протиравший листья фикуса-великана.

- Долго он в этот раз продержался, - хмыкнула Симка.

Странно, но именно это стало первым разом, когда я заговорила со своей соседкой.

- Кто он такой? – вырвалось у меня, и я услышала, как скрипнула ручка матушки Шахраз.

Конечно, она была рядом. Мой вопрос она слышала, и значит, я «раскололась». Сегодняшняя терапия будет посвящена моей исповеди – что я сделала неправильно и почему оказалась здесь. Не сводя с меня глаз, Шахраз барабанила ручкой по исписанным страницам блокнота. Я сорвалась с места и побежала в сторону затихающих криков.

- Инвайт! – заорала я. – Ачивка есть. ДД!

Дверь крайней комнаты была распахнута. Два санитара заламывали руки буйному парню. Он был рослый, с широкими плечами и не походил на рядового худосочного геймера, какими здесь были большинство. Санитарам удалось повалить его на пол. Извернувшись, парень заметил меня. Каким-то образом неудачному рейдлидеру удалось освободить одну руку и метнуть в мою сторону тапок со словами:

- Кидаю инвайт, выходи из группы!

В тот день я больше не говорила. Даже когда обмякшего после укола парня волокли по коридору, а на терапии Шахраз пытала меня вопросами. Если первую неделю я молчала осознанно, то этот случай погрузил меня в вакуум шока. Почти неделю я не выпускала из рук синий тапок 44-го размера, и в пустом разуме жила одна-единственная мысль: «Теперь я в рейде».

3. Любовная лихорадка.

Я вела себя так же образцово, как морковь на свежевскопанной грядке – не буянила, не ругалась с капустой и не прыгала на грядке после отбоя. Но не только это породнило нас с богатым каротином овощем. Моя кожа была оранжевой.

Тянуть больше нельзя было, и за образцовое поведение овоща-переростка меня наградили отменой всех прописанных лекарств. Мне больше не грозило стать жертвой кролика-маньяка.

Сначала ко мне вернулся нормальный цвет кожи. А затем наступила полная и безоговорочная свобода разума. Цепочка безликих и бессмысленных дней прервалась.

Ощущения возвращались по очереди. Первым окреп интерес к моему окружению. Жажда, аппетит и естественная нужда меркли в сравнении с желанием срочно налаживать хоть какие-то контакты в этом странном и нездоровом социуме.

Догадка на счет моей соседки была верна – она заигралась в Sims настолько, что стала копировать манеру поведения виртуальных человечков. Двухчасовая терапия давалась ей очень тяжело. Она то и дело просила хотя бы книгу, чтобы поднять свой уровень развлечения, иначе она прямо здесь умрет со скуки.

- Добро утро, - как ни в чем не бывало, однажды сказала я Симке. Будто это не я, а кто-то другой, немой и глухой, все это время жил с ней в одной комнате.

- Доброе! – весело отозвалась девушка. – Как думаешь, мне идет? Знаю, он не заметит, но вдруг?

Не знаю, как кто-то смог бы не заметить этого. В руках Симка вертела пушистую розовую кофточку, украшенную блестящими вязаными розами. Я медлила с ответом, размышляя, вернулась ли ко мне жизненно необходимая способность – лгать с самым невинным видом.

- Тебе идет, - выдавила я с облегчением.

Как результат, сразу за общительностью проснулась гипертрофированная совестливость. И из-за этого было очень сложно оценивать Симкин внешний вид. Как я раньше могла не замечать ее яркую и неоднозначную одежду?

Затем о себе заявило сочувствие. Я стала понимать, почему рыжий паренек из нашей группы, которого звали Томом, все свое свободное время посвящал фикусу в холле. Том появлялся в холле первым и до начала терапии протирал все нижние листочки фикуса, а после вечерних занятий и до отбоя – занимался верхушкой.

Теперь каждое чахлое растение на подоконниках клиники пробуждало во мне вселенскую жалость и умиление. Я выпросила у завхоза лопатку (ему потребовалось около недели на урегулирование этой просьбы у самой Шахраз) и самозабвенно вскапывала дерн фикуса, превратившегося в скромное дерево в кадке. Должно быть, из-за такого внимательного ухода он и рос как на дрожжах.

Потом я поняла, почему дворник отдавал мне лопату, размером напоминавшую детскую игрушку, с таким недоверием. Пессимизм, страдания и отчаяние нахлынули на меня со страшной силой. Мой день начинался с рыданий, вызванных сном, в котором на моих руках умирал бездомный котенок, и заканчивался рассказами Симки о неразделенной любви. Впрочем, меня до сих пор не интересовало, ради кого из нашей группы она прихорашивается. Мною владели страдания в чистом виде, и было все равно из-за чего рыдать. Пусть даже история Симки повторялась из вечера в вечер, я рыдала с каждым разом только сильнее.

Организм всячески пытался найти баланс чувств и мыслей, нарушенный приемом больничных препаратов. В отличие от меня, других не «снимали» со всех лекарств одним махом. Симка продолжала принимать какие-то легкие успокоительные. Она говорила, что без таблеток начинает видеть над головами людей зеленые ромбики.