В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия

— Господа, успокойтесь, пожалуйста, и выслушайте меня, — урезонивал их импресарио. — Я дал вам обещание и хорошо помню его, будьте спокойны. В первую же неделю по прибытии в Новый Орлеан до меньшей мере двое из вас схватят желтую лихорадку и умрут. Так что, из пяти останется уже только трое. Затем, пока будут идти репетиции, желтая лихорадка унесет еще двоих, и останется только один. Так чтот, мои обещания вполне и оправдаются. Поверьте, я очень хорошо знал, что говорил. Я человек опытный.

* * *

Марнеф однажды услышал рассказ о том, что содержатель трактира дал пощечину своему посетителю, а тот притянул его к суду, и трактирщика присудили к штрафу в 10 экю. Марнеф старательно расспросил обо всех подробностях дела, вообще удостоверился в полной справедливости рассказа. После того он направился к этому самому трактирщику, поселился у него, жил, ел и пил три дня и задолжал шесть экю. Затем потребовал счет и, просмотрев его, сказал хозяину: «Ну, сударь мой, я должен вам признаться, что у меня нет ни су. Но мы с вами можем рассчитаться вот каким манером. Вы знаете по собственному опыту, что пощечина стоит десять экю. Итак, дайте мне пощечину, а затем вычтите те шесть экю, которые я вам должен, а мне пожалуйте четыре экю сдачи».

* * *

Актера Поля Теньера много раз обворовывали и грабили на улице. Однажды, когда он на это жаловался, ему посетовали: зачем же он, выходя из дому в ночное время, не берет с собой пистолетов.

— Покорно вас благодарю, — отвечал тот. — Мало еще меня грабили, вы хотите, чтобы у меня и пистолеты отняли.

* * *

Как-то сановник Фальконе, человек весьма недалекий, в одном обществе принялся разглагольствовать о том, какими церемониями сопровождаются совещания о государственных делах у разных диких народов.

— Представьте, — говорил он, — у одного негритянского племени существует такой обычай: члены совета все собираются в особую постройку, где поставлены огромные посудины с водой. Советники входят в этот зал заседаний совершенно голые, и каждый из них влезает в одну из этих посудин и погружается в воду по самую шею. И вот в такой позе они принимаются рассуждать о государственных делах.

Заметив, однако, что его рассказ был принят слушателями с некоторым недоумением, он обратился к одному из них с вопросом, неужели, дескать, вы не находите этого забавным.

— Я не нахожу этого забавным, — отвечал спрошенный, — потому что знаю вещь, еще гораздо более забавную. Я знаю, что существует страна, где в зале заседаний ставят одни только посудины с водой, и эти посудины между собой и держат совет.

* * *

За границей во многих местах в прежнее время существовали академии и разные другие учебные учреждения, отличавшиеся большой неразборчивостью при выборе своих членов, в число которых, разумеется, за деньги, попадали люди, которым просто из тщеславия было желательно облечь себя академическим статусом. Про такие академии рассказывали много забавных случаев. Так, сохранилось предание об одной из этих академий, находившейся во Франции и принимавшей за 50 франков кого угодно в число своих членов. В эту академию изъявил желание поступить какой-то извозчик. Он внес свои 50 франков и был принят. По наивности ли или желая посмеяться над ученым учреждением, извозчик просил заодно зачислить в академию и свою лошадь, предлагая внести за нее ту же сумму.

— Лошадей мы не принимаем, — серьезно отвечал ему председатель академии, — мы принимаем только ослов.

* * *

Какой-то человек из простонародья захворал. Врач Лерже прописал ему лекарство в порошке, который он должен был принимать через два часа по кофейной ложке. Но Лерже был человек очень осторожный и потому распорядился, чтобы жена больного показала ему, какие у нее есть ложки. Осмотрев эти ложки, врач увидал, что они не годятся: одна мала, другая велика, а лекарство надо было принимать в определенной дозе, потому что оно принадлежало к числу сильнодействующих. Поэтому Лерже распорядился, чтобы больной принимал количество порошка, равное по весу одному дукату— ни больше, ни меньше. Посетив на другой день больного, Лерже с удивлением и беспокойством заметил, что ему стало гораздо хуже. Он, конечно, тотчас же накинулся на жену и спросил, как она давала больному лекарство.

— Давала, как вы приказали, — отвечала женщина. — Отвешивала порошка на дукат.

Лерже заглянул в коробку, где был порошок. Она была пуста. Между тем порошка должно было хватить на несколько дней. На вопрос, как она отвешивала порошок, жена показала доктору целую кучу серебряных денег со словами:

— Вот, извольте посмотреть сами. Пересчитайте, тут ровно на один дукат серебра. А золотого дуката у нас не было в доме.

Перед премьерой оперы «Фауст» у Гуно спросили, сколько лет Фаусту.

— Нормальный человеческий возраст, — ответил он, — шестьдесят лет.

Самому Гуно было тогда сорок. Спустя двадцать лет Гуно задали тот же досужий вопрос.

— Нормальный человеческий возраст: примерно восемьдесят лет, — ответил композитор.

* * *

После первого же представления «Фауста» популярность Гуно среди парижан росла с каждым днем. Издательство не успевало выпускать клавиры этой оперы. Однако материальное благополучие композитора не повышалось…

Однажды владелец музыкального издательства пригласил Гуно покататься на санях по Булонскому лесу. Создатель «Фауста» явился в старом, изрядно потертом зимнем пальтеце. Издатель, ожидавший его в загородной вилле, был одет в новую, с иголочки, элегантную шубу. Гуно пощупал пальцами дорогую вещь.

— Поздравляю, — сказал он, улыбаясь, — подарок от Фауста, не так ли?

* * *

Известный ученый Андре Ампер с сыном остановились в Авиньоне передохнуть и подкрепить силы. Рассеянный Ампер никак не мог сосчитать, сколько следует уплатить крестьянину, у которого они остановились, за еду и ночлег.

Наконец с помощью крестьянина это удалось сделать.

— Да, сударь, — заметил добродушный авиньонец, — вы немного умеете считать, но вам бы следовало поучиться арифметике у нашего кюре. Уже сколько лет минуло с тех пор, как он меня обучал цифрам, а л, как видите, до сих пор кое-что помню.

* * *

Датский писатель-сказочник Ханс Кристиан Андерсен, по свидетельству современников, не обращал внимания на свой внешний вид и одевался довольно небрежно. Его старый поношенный плащ и помятую шляпу знал весь Копенгаген.

Однажды, когда Андерсен гулял по улицам аккуратного и чопорного Копенгагена, какой-то прохожий бесцеремонно спросил его:

— Скажите, этот жалкий предмет на вашей голове вы называете шляпой?

Андерсен не растерялся, посмотрел на задавшего вопрос и спокойно поинтересовался:

— А этот жалкий предмет под вашей модной шляпой вы называете головой?