Александр Никонов - Листопад

- Не знаю я никаких листовок, господин штабс-капитан.

- Ой, не надо, Михал Иваныч. Зачем нам эти детские игры? Мы же не в царской охранке, которой нужно вашу вину доказать и вас под суд отдать. Там имело смысл отрицать. Но мы-то с вами в военной контрразведке. Война идет, господин хороший. И я, как вы могли заметить, протоколов не веду, бумаги вас не заставляю подписывать. А почему? А потому, что не надо мне, Михал Иваныч, вашу вину доказывать. И под трибунал вас не обязательно отсылать. Мы можем вас тут и без трибунала шлепнуть. Вы свою вину знаете и, думаю, не обидитесь. И мы ее знаем. Так чего ж друг с другом в прятки играть. Законов сейчас в России никаких: гражданская война. У кого ствол, тот и прав.

Вы же должны догадываться, что у нас на всех объектах военного значения своя агентура. А какая же? Мы ведь для того и хлеб едим, чтоб в том числе обеспечивать бесперебойное снабжение по железной дороге. Ну и всяких шпионов ловить. Причем, еще неизвестно, от кого вреда больше - от шпионов или саботажников и вредителей. Вот мы и работаем. Мы же не можем саботировать, как вы. Мы - люди военные, с нас и спрос. Никто нас сюда не тянул, армия добровольческая. Будете вы нас осуждать за хорошую работу?.. Михал Иваныч, я вас спрашиваю: можно людей за хорошую работу осуждать?

Анциферов прокашлялся:

- Нельзя, наверное.

- Да без "наверное", Михал Иваныч! За хорошую работу награждать надо! Вот я хорошо сработал, вас, саботажника красного поймал.

- Я не сабот...

- Ай, - махнул рукой Ковалев. - Михал Иваныч, мы же договорились: что знаем, то знаем. И Ваньку не валяем. Так я говорю: я сработал хорошо, вас поймал. Не идеально, но все же неплохо работаем, стараемся во всяком случае. Я - контрразведчик. А вы кто?.. Михал Иваныч! Кто вы?!

- Ну рабочий... На сортировке.

- На сортировке. Рабочий. В ваши служебные обязанности входит саботаж и разноска листовок? Михал Иваныч!

- Нет.

- Великолепно! Значит, занимаетесь вы не тем, чем нужно. Значит, работаете плохо. Даже вредите, что совсем уж неприлично.

Идем дальше. Может быть, как большевик или сочувствующий вы добились больших успехов? Увы, нет. Вы не сорвали перевозки, не развалили наш тыл своими листовками. Вы лишь мелко нагадили нам, Михал Иваныч. А себе крупно. И главное, своей семье тоже. Таким образом у нас с вами диспозиция такая: у меня плюс за хорошую работу, у вас два минуса. А отсюда какой вывод? Проиграли вы по всем статьям. Плохо быть большевиком, хорошо быть контрразведчиком, - засмеялся Ковалев. - Правильно я говорю?

Анциферов молчал.

- Ну что же вы, Михал Иваныч, все молчите? Это в конце концов просто неприлично. Ну ладно, допустим, вы герой и страдалец за счастье народное. Прометей. А я орел, который клюет вашу печень. Но у Прометея не было семьи. Героем можно быть только одиночке чтобы не тащить с собой на эшафот ни в чем неповинных людей. Так могут поступать только фанатики. Михал Иваныч, может, вы фанатик?

- При чем тут семья? Я виноват если, отвечу сам...

- Вообще-то, я про другое спросил, про фанатизм. Ну ладно, раз вы не хотите отвечать на мои вопросы, я отвечу на ваш. Вернее, уже отвечал. Вы кормилец. К тому же у нас существует институт заложников. К сожалению. Это трагедия гражданской войны, в которую большевики ввергли Россию. А возьми мы вашу семью заложниками, стали бы вы после этого саботировать, агитировать и носить листовки?..

Ну что молчите? Вы не производите впечатление фанатика. Возраст не располагает. Фанатизм - дитя юношеского максимализма. А вы зрелый, солидный человек. Семейный. Через несколько лет, глядишь, пора будет внуков нянчить. Так и будете все с листовками бегать?

- Это вашему этому...- Ковалев пощелкал пальцами, начал рыться в бумагах, будто ища нужную фамилию, - можно по молодости суетиться. Одиночка... Ну ладно... Вот вы мне скажите, Михал Иваныч, что мне, контрразведчику делать? Вас расстрелять или вашу семью?

Анциферов посмотрел в глаза штабс-капитану. Ковалев выдержал этот взгляд.

- Ну!

- Меня...

- Плохое решение. Дорога лишится специалиста. Вот и будет самый настоящий саботаж. А если расстрелять вашу семью, вы ведь все равно не простите. Есть, правда, промежуточный вариант. Вас отпустить работать, а расстрелять кого-нибудь из членов вашей семьи. Например, дочь. А остальных просто арестовать, чтоб доказать, что мы не шутим, что перевозки и четкая работа для нас действительно очень важны. И если вы будете сами работать плохо и позволять саботировать другим, если не будете доносить на подстрекателей, саботажников и лентяев, вы постепенно лишитесь всей вашей семьи. Мне кажется, это наилучший вариант. Нет? Ответьте, Михаил Иванович... Молчание - знак согласия.

Ковалев снова начал перебирать бумаги, достал из стаканчика перо, макнул в гимназическую непроливашку.

- Я распоряжусь, вас отпустят через два часа. За это время мы успеем произвести все необходимые мероприятия в отношении вашей семьи. Ну и еще нескольких семей ваших коллег - Бусыгина, Кириленко, Золотова. А вот у молодого Филлипова семьи нет, повезло парню.

Напротив фамилии Филлипова в списках рабочих сортировочного узла рукой Козлова был поставлен знак вопроса.

Ковалев с усталым, хмурым лицом что-то написал на листке, захлопнул картонную папку, бросил ручку в стаканчик.

- Все... Конвой!!!

Вошел солдат.

Анциферов вцепился в край стола.

- Погодите, господин штабс-капитан...

- Увести.

- Погодите! - Анциферов был бледен. - Не надо этого. Не надо.

Ковалев встал и отошел к окну.

- Ваше благородие!!!

Конвойный оттащил рабочего от стола.

Может быть Анциферов и не до конца поверил Ковалеву. Может быть он даже подозревал, что расстрел члена семьи чреват нежелательными волнениями, и штабс-капитан в этом случае рискует погонами. Но он, Анциферов рисковал большим.

- Ваше благородие!!! - Анциферов вцепился в дверь.

Ковалев медленно обернулся, скользнул взглядом по лицу рабочего.

- Кто тебе дал листовки?

Услышав голос штабс-капитана, Анциферов рванулся в кабинет, будто в этом кабинете жило его спасение.

- Не губите, ваше благородие! Лучше меня кончайте!

Ковалев поморщился:

- Не то. Я задал другой вопрос., - он перевел взгляд на растерянного конвоира.

- Филлипов! Смена не его была, так он дал, просил меня пронести.

"Молодец Козлов. Правильный вопросик поставил." - Ковалев глянул в сразу на десять лет постаревшее лицо Анциферова, задавил в себе искру жалости.

- Подставил тебя, значит, товарищ. Кто еще?

- Не знаю. Он заводной. Остальные больше слушают, разговоры одни. Кто сочувствует, кто и боится.

Из глаз сортировщика вдруг градом покатились слезы. "Сломался", подумал Ковалев, а вслух сказал:

- Ладно, иди домой. И передай там всем, тебя послушают. Пока семьи арестовывать не буду. Но если вдруг какая катастрофа - арест семей, показательные расстрелы. Всем передай. И еще. Филлипова брать не будем. Незачем на него казенный хлеб переводить. Вы его не переубедите, у него семьи нет, пеший конному не товарищ. Сядь, успокойся. Выпей воды и слушай внимательно.