ВЛАДИМИР КОМОВ - ЗАЯЧЬИ УШИ

В такие недели я терял до пяти-шести килограммов живого веса, как хоккеист на затяжном международном турнире.

Приезжал — жена родная в первые дни не узнавала. И даже высказывала подозрение: «Может, завел кого в областном центре? Может, любовь развратная тебя одолела, да еще оплаченная командировочными?»

С трудом разъяснил и убедил. Страшно даже вспомнить, сколько нервов тогда истребил.

А все ради чего и кого? Добивался всего-навсего корректировки плана. Для того, чтобы понятнее было, разъясню: конец года, надо докладывать о полном выполнении, а у нас не хватает, к примеру, каких-нибудь два-три процента. И что из-за этого пустяка подводить коллектив? Рапорт управления, областную сводку омрачать? Конечно, наша фабрика не гигант (четыре дюжины кадров в штате), но все же числимся единицей, и без нее, само собой, ста не бывает.

Отмечу: начальник управления чутко откликался на просьбы и корректировал программу. В результате и у нас накануне нового года и у руководителя пищевой промышленности соответственное настроение формировалось. Что же тут плохого? Неправильного? Вредного?

И самое обидное, что наверх поступила жалоба от группы работников фабрики. Ради них же старался, а они…

Приезжая комиссия не вникла. По ее выводам сняли начальника управления, а также меня. Не по собственному желанию…

Вот тебе благодарность! И еще вдогонку кличку прилепили «Корректировщик». Как же я устроюсь на ответственную работу с такой выпиской из приказа и очень оскорбительным ярлыком? Да что я, какая-нибудь некондиционная продукция или несортовой товар? Обидно, даже очень!

Даже самые сообразительные работники райпромкомбината, не раз предсказывавшие финалы марафонских многосерийных телевизионных фильмов и мучительно долго печатавшихся в журналах детективов, на этот раз покаянно разводили руками:

— Пасуем! Капитулируем! Не можем догадаться, чем ежедневно с тринадцати тридцати до четырнадцати занимается наш директор товарищ Качурников.

И впрямь, попробуй догадайся! Вот уже несколько недель из его кабинета в одно и то же время несется живая, горячая, «разномастная» речь. Это точно уловил шофер-приемщик Овсянкин, обладавший уникальным слухом. А изюминка вот в чем: за дверью директор сидит один-одинешенек, слышатся же разные голоса представителей мужского и женского пола.

— А не чревовещатель ли он? — не столько спросил, сколько пошутил шофер. — Не включает ли он одновременно радиотрансляционную точку и транзисторный приемник?

— Неделю уже не работают у нас эти точки, — буркнул завхоз. — Вроде сам не знаешь. А транзистор служебный у него дома.

— Очень может быть, — пискнула счетовод, — что к нему в окно влезает кто-то из драмкружковцев. И в обеденный перерыв они тайно репетируют спектакль.

— Попробуй заберись на третий этаж, — бросил бухгалтер.

— Если позовет вдохновение, — не уступала счетовод, — и на двенадцатый этаж по голой стене взберешься!

— Ну и фантазерка! — оборвал завхоз. — Это только мухи безо всякой зацепки могут ползать, а также всякие другие насекомые… Все же соображаю, что дело швах — пахнет медициной. Наверное, Макар Дементьевич занедужил и в одно и то же время говорит, как разные личности… Я читал, у некоторых подобное бывает.

— С вами не соскучишься, — улыбнулся водитель и взглянул на часы. — Два. Сеанс закончился. За работу, коллеги. Не мучайтесь: все равно тайны не вечны.

Спустя некоторое время в район без предупреждения приехал ответственный работник областного управления бытового обслуживания. Нагрянул он в самый разгар обеденного перерыва (день стоял весенний, теплый, и все сотрудники конторы пошли в сквер, что напротив) — и сразу к Качурникову. А тот, как на грех, первый раз забыл дверь изнутри закрыть на ключ.

Вошел представитель и оторопел: директор сидит, сцепив руки, — лицо у него, словно у проигравшего боксера-финалиста, — и молча слушает магнитофонную запись: «До каких же пор, товарищ Качурников, мы будем возить за полтораста километров в область неисправные электробритвы и утюги, телевизоры и стиральные машины? До каких пор сшитые в вашей мастерской костюмы и платья будут спецодеждой для огородных пугал?»…

И до того увлекся хозяин кабинета, что несколько секунд не замечал вошедшего. Но все же наконец опомнился, резво поднялся из-за стола, протянул гостю правую руку, а левой мигом выключил магнитофон.

— Что ты слушаешь, Макар Дементьевич?

— Всякие там эстрадные номера… Так сказать, культурно отдыхаю в отведенное по инструкции обеденное время.

— А ну-ка, включи! Вместе отдохнем. Как будто номер интересный.

— Да зачем, Федор Яковлевич?.. Несерьезная программа. И обед уже кончился. И магнитофон плохо работает. И люди скоро придут на прием.

— Ничего. — И сам щелкнул рычажком…

Закончил речь знакомый уже оратор, возмущавшийся вынужденными дальними рейсами и экипировкой огородных стражей. Затем без малейшей паузы начала рассказ женщина — о мрачных бракоделах из фотоателье и обувного салона. Потом какой- то мужчина гневно клеймил работников часовой мастерской за бесквитанционную работу. А в заключение — язвительный монолог о веселых халтурщиках из парикмахерской и «глухонемом» бюро добрых услуг.

— К сожалению, все это давно знакомые, не раз слышанные мелодии. Но поясни, Макар Дементьевич, для чего это прослушивание?

— И начальник управления, и вы, Федор Яковлевич, и в райкоме указывали, что я очень нервно воспринимаю критику — перебиваю и бросаю грубые реплики. Для того, чтобы исправиться, попросил одного приятеля записывать на пленку замечания обслуживаемых граждан и подготовить, так сказать, неразрывный монтаж… Позвольте доложить, второй месяц закаляюсь, тренируюсь. И вот уверенно докладываю: за все истекшее время ни разу не выключил, то есть не оборвал выступающих. Принципиально и терпеливо, сцепив зубы, воспринимал все до вздохов и кашля.

— Ну, а как вы практически реагируете на критику — устраняете недостатки, поправляете дело?

Это, Федор Яковлевич, позвольте доложить, второй, так сказать, этап тренировки…

Через несколько месяцев кончаю десятилетку. А тревожные вопросы уже сейчас не дают покоя: «В какой вуз пойти? И главное — попаду ли?»

Но вот вчера прямо-таки непостижимо повезло: когда купил в киоске билет на хоккей, случайно увидел витрину Горсправки. Точнее, обратил внимание на нестандартные по внешнему виду разноцветные объявления: одно напоминало афишу популярного эстрадного ансамбля, другие — журнальную фоторепродукцию, третьи — зазывную рекламу морской рыбы, а четвертые — и вовсе мемориальную доску из черного мрамора.