Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

В оранжерее были только мы одни. Мы стояли у барьера бассейна и как завороженные смотрели на викторию-регию.

- Виктория-регия растет на Амазонке, - заявил Навяжский. - В учебнике написано, что ее листья выдерживают вес человека.

- Это - липа, - сказал Штейдинг. - Не может быть, чтобы лист выдержал человека.

- Александра Васильевна тоже говорила, - сказал Данюшевский.

- А как на листе сидела Дюймовочка? - вмешался в спор Селиванов.

- Дюймовочка сидела на листе водяной лилии.

И она была крохотная и почти ничего не весила, - сказал я.

- Идея! - воскликнул Павка. - Все познается путем проверки. Опыт - это великое дело. Ленька из нас самый легкий, и пусть он будет Дюймовочкой. Давайте посадим его на викторию-регию, и если он не пойдет вместе с листом ко дну, значит, все правильно. Ленька, ты не возражаешь?

Леню не надо было долго просить. Он только сказал:

- За два рубля на это пойду.

- Отдадим через неделю, - сказали мы.

Герман Штейдинг и Володька Петухов взяли Леню за руки и за ноги, перегнулись через барьер и посадили его на лист. Секунды две он, улыбаясь, сидел на нем, подобно Дюймовочке, но вот лист пошел ко дну, Леня съехал с него и погрузился в воду.

Все вскрикнули.

- Спокойно. Он плавает, - сказал Герман.

И Ленька вынырнул.

- Дюймовочка жива! - крикнул он.

И тут появился сотрудник оранжереи.

- Что за хулиганство! - сказал он. - А ну, быстро вылезайте!

Леня поплыл к барьеру.

- Не цепляйтесь руками за растения! Как вы туда попали?

- Он случайно упал.

Тем временем Леня ухватился руками за барьер, и мы его вытянули на сушу.

С него текли потоки воды. Его куртка была в зеленой ряске, в иле, по нему ползали какие-то водяные паучки.

- Пройдете со мной в дирекцию, - сказал сотрудник. - И вы тоже. Хорошо еще, что не сломали викторию-регию.

Нас всех привели в дирекцию сада и представили заместителю директора. Седой старичок, профессор и даже академик, он с грустью посмотрел на нас и сказал:

- Ботаническому саду скоро двести пятьдесят лет, но со времен Петра Первого такого еще здесь не было.

И тогда выступил Старицкий. Он сказал:

- Вы, конечно, правы, и то, что мы сделали, - это ужасно. Но мы все любим ботанику, и мы не хотели ничего портить. Мы только хотели проверить, как Дюймовочка могла удержаться на листе.

- Ваша Дюймовочка была крохотная девочка, а вы все здоровые парни, сказал профессор. - Если бы вы были Дюймовочками, никто бы на вас не обратил внимания. Кто у вас преподаватель ботаники?

- Александра Васильевна Сабунаева, - сказал Старицкий. - И она говорила, что лист виктории-регии может удержать человека.

- Она говорила правду, - сказал профессор, - но для того, чтобы убедиться в этом, вам надо поехать на Амазонку, где много этих растений, а не в бассейн Ботанического сада, где всего один экземпляр, который можно легко повредить. В какой школе вы учитесь?

- В сто девяностой, - сказал я.

- Можете быть свободны. Я позвоню вашей Александре Васильевне.

Мне не очень хочется рассказывать вам подробно, что было на следующее утро в школе, и что было потом у всех у нас дома, и как моя мама возвратилась из школы, и что сказал по этому поводу мой папа.

Но гибель Помпеи, наверно, производила меньшее впечатление.

ГРУСТНЫЕ МЫСЛИ В КОНЦЕ ЛЕТА

Весь день лил беспросветный дождь. Казалось, ему не будет конца. На смену пролившейся туче немедленно появлялась другая, еще более густая и темная. Она расплывалась, и из нее вылетала зигзагообразная молния и чертила небо. Раскаты грома злобно грохотали, не обещая ничего хорошего. На дорожках сада чернели огромные лужи. Намокшие настурции опустили свои налитые тяжестью головки, а лиловые астры совсем упали на клумбы. Это осень. Она явилась без приглашения, и это было очень грустно.

Это значило, что днями надо съезжать с дачи, что надо доставать учебники и тетради, - в общем, конец вольного житья. Ничего хорошего.

Но одновременно это обозначало совсем скорую встречу со школьными друзьями - с Бобой Рабиновичем, Шурой Навяжским, Леней Селивановым, Павкой Старицким, Мишей Гохштейном, веселые игры с беготней по школьным коридорам и лестницам, увлекательное хождение по сломкам (по уцелевшим этажам разрушенных домов на Плуталовой и Подрезовой улицах), репетиции новых спектаклей на школьной сцене с Леонидом Владимировичем и встречи с Аней.

Да, с Аней Труфановой. Я еще был влюблен. Другой бы давно уже бросил это дело. Что за смысл быть влюбленным, когда твое чувство остается без ответа, когда твои взгляды не замечаются, твои вздохи не прослушиваются и все твои попытки обратить на себя внимание не дают никаких результатов?

Может быть, влюбиться в кого-нибудь еще? Есть же Таня Чиркина - всеми признанная школьная красавица; есть Нина Седерстрем, - кстати сказать, ничем не хуже, есть Дина Лакшина, Ира Дружинина...

А Дуся Бриллиантщикова? Она, правда, на два класса старше, но о ее красоте ходят в школе легенды.

Конечно, она и не посмотрит на меня, я для нее карапуз, но тем не менее. А вдруг ей понравится, как я играю на рояле "Веселого крестьянина" Шумана?

Но это все лишь мечты. Чиркина увлечена Розенбергом, Седерстрем нравится Навяжский, Дружинина улыбается Данюшевскому, Лакшина увлечена спортом и разговаривает только с баскетболистами и бегунами, а Бриллиантщикова, по-моему, ниже восьмого класса никого не признает. И вообще, кроме Труфановой, для меня никто не существует. А я не существую для Труфановой. Значит, что? Значит, "человек остался один".

А дождь льет как нанятый.

А ветер гудит в проводах, и белые и розовые флоксы стоят съежившись, как вымокшие псы в подворотне.

И такая тоска и печаль на душе, как в вечернем парке, когда ты бродишь в одиночестве по аллеям, а где-то вдалеке играет оркестр.

Ну почему мне только тринадцать лет? Почему я такой маленький и одинокий?

Папа на веранде строгает рубанком какую-то доску для забора. Летят в разные стороны пахучие стружки, и ему почему-то весело. Он даже что-то поет. Мама пишет письмо в Ростов своей сестре, и ей тоже не скучно, а я страдаю.

А ливень усиливается, и струи так колотят по крыше, что кажется, удары отдаются в сердце, и почему-то хочется заплакать, а слез нет.

- Почему у тебя такое мрачное лицо? - спрашивает папа. - Что-нибудь случилось?

- Нет, ничего не случилось. Просто скучно.

- А ты что-нибудь делай, тогда не будет скучно.

Вынес бы на воздух наш фикус. Фикусы любят, когда их поливает дождь, они лучше растут.

Я выношу фикус в сад и возвращаюсь мокрый, с меня текут струи воды и обливают пол на веранде.

- Вытри пол, - говорит отец.

Он, наверно, думает, что вытирание пола улучшит мое настроение. Но оно остается незыблемым. И я решаюсь поведать папе все.