Виктор Шендерович - Цветы для профессора Плейшнера

Так, двигаясь гуськом за физиком Поповым,
Ушедшим в сторожа тому семнадцать лет,
Они топтали снег, бранили Бирюлево,
Честили холода и крыли Моссовет.

Но понапрасну их во все места продуло
Поскольку подошел стоявший впереди
Прозаик Лев Толстой, приехавший из Тулы,
С кошелкою в руках, женою и детьми…

Вам, братья Райт, из самолета,
Курячью ногу истребя,
Шлю благодарность от народа,
А также лично от себя.

Здесь я велик в большом и в малом,
Здесь я всегда на высоте!
Вот выпил кофе над Уралом,
А вытер губы черт-те где!

Небесный свет плацкарты вместо,
Тишь кресел, ножки стюардесс…
Даст бог, и долетим до места.
Тогда: да здравствует прогресс!

Дорога из Домодедова —
Как долго пилить оттедова!

Все мне мило здесь — овсы ли, рожь,
Лесостепь ли, тундра ли, — но главное:
Обожаю нашу молодежь —
Незакомплексованную, славную!

Нет преград для этих для ребят,
Силушки там уймы невредимые:
Вот опять сломали автомат —
Трубку с корнем вырвали, родимые!

Бог не выдаст, и обком не съест —
Верю в них, простых и мускулистых:
Эти, что уделали подъезд,
Разнесут и империалистов!

Вот тебе навек моя рука —
И пропей мой трешник залежалый,
Пэтэушник, давший мне пинка,—
Соль земли и гордость всей державы!

Вполне добротный представитель масс
В буфете, где какао, лук и частик,—
На первый взгляд почти рабочий класс,
Но на второй видать, что из начальства.

Разговорились. Прочим не в пример,
Относится всерьез к своей особе.
Он, видимо, уже пенсионер,
Но, кажется, еще на все способен.

Мне «Краткий курс» рассказывает вновь
Философ боевого мезозоя.
Он в принципе не хочет, чтобы кровь,
Но Кобу вспоминает со слезою.

Ко мне прилипший, словно банный лист,
Проживший жизнь и не почивший в бозе,
Он, в общем, интернационалист,
Но в частности — на дух не переносит!

За столиком, судьбою не гоним,
В аэродромном чреве возле Братска —
Он в общем-то нормальный гражданин,
А в частности кто ж будет углубляться?

Сколько можно, надоело,
хватит, меру надо знать,
ну положим, ну допустим,
ну и ладно, что ж теперь?

Ну Бухарин, ну Вавилов,
ну калмыков-ингушей,
ну еще сто миллионов,
зато выиграл войну.

Ну старушек, ну детишек,
ну ни попадя кого,
Ну казнили, ну пытали,
ну чего там, все свои!

Я люблю Россию —
Реки и березки,
Клены и рябины,
Дуб и коноплю.

Всех полей полоски,
Всех дождинок слезки,
Я люблю Россию.
Я ее люблю.

Я люблю Россию
Круглый год бессменно:
Отдохну немного —
И люблю опять…

За любовь такую
Я возьму с России
Все, что только можно
Мне с России взять!

Пока не требуют поэта
Начальство, бабы и партком,
Пока не пилит он котлеты
И пивом к стойке не влеком,

Пока его в ночи туманной
Под незатейливый фольклор
Не бьет прохожий безымянный
И не штрафует контролер,

Пока его не мучит грыжа;
Давленье, группа «ДДТ»,
Гастроли Зайцева в Париже
И Зыкиной в Улан-Удэ,

Пока его в метро не давят,
Не мнут в автобусе, пока
Рога ему супруга ставит
И мир валяет дурака,

Покуда грезится нечеткий
Звук лиры сквозь немотства мрак —
Счастливец пишет для «Вечерки»,
Чтоб заработать на табак…

Когда я поднатужусь и встану
У кормила страны, у руля —
Закажу свой портрет Налбандяну:
Семь на восемь, на фоне Кремля.

Чтобы волей божественной кисти
Полыхал орденами живот
И башка, озаренная мыслью,
Утыкалась в густой небосвод!

Чтобы вечно, зимою и летом,
В Третьяковку ломился народ
И полмира, толпясь у портрета,
Говорило: «И сукин же кот!»

Отработано веками,
Ничему не удивляйтесь…
Одного гноили в яме,
Оказалось, что — Сервантес.

Ох, по городам и весям
Погуляла плеть закона!
Ежели кого повесят,
Обязательно — Вийона!

То ли плакать, то ль смеяться
На породу человечью…
Посадили тунеядца —
Вышел с Нобелевской речью!

В годовщину Бородинской битвы
Сыгран матч на первенство Европы.
В Лужники приехали французы —
В белых гетрах, хороши собой.

Побежали, гол забили нашим,
Бросились отыгрываться наши,
Долго ничего не получалось,
Но потом сквитали наконец.

В годовщину Бородинской битвы,
Поделив очки между собою
(Одно нашим, а одно французам),
В раздевалку скопом побрели.

Кое-кто прихрамывал, конечно,
Слава богу, все остались живы —
И приятно лица бомбардиров
Холодил осенний ветерок.

— А что народ?
— Бунтует, государь.
Чего с них взять, с поганцев, кроме бунта…
— Чего хотят?
— Да хлеба.
— Дать.
— Как будто
Уж съели весь.
— Зады наскипидарь!
Всему тебя учить… (Ест осетра.)
— За скипидаром послано.
— Ну то-то.
Хоть этого с запасом. Что пехота,
Не ропщет ли?
— Весь день кричат «ура».
— Дать водки нынче ж. (Кушает паштет.)
С валютой как?
— Валюты вовсе нет —
Малюты есть.
— Да, русская земля
Обильна! (Доедает трюфеля.)
Кто в заговоре нынче?
— Ваша честь…
— Неужто нету?
— Непременно есть:
Вот список на четырнадцать персон.
— Казнить. (Пьет кофий.)
— Дыба, колесо?
— Ты их, мон шер, пожалуй, удави
По-тихому… (Рыгает.) Се ля ви…
Все трудишься. (Рыгает, крестит рот.)
Все для народа… Кстати, как народ?

Я не пожалею — расколюся:
Я командированный сюда…
Таракан, живущий в полулюксе,
Что же ты не платишь ни черта?

Ни рубля не внесши, ни полтины —
Аль считаешь всех себя дурей? —
Что же ты все бегаешь, скотина,
По просторам комнаты моей?