Николай Баженов - Пустынник Агафон

— Никаких «пурбуаров»! — крикнули мы с женой в один голос. — Роботы чаевых не берут!

Скрипицын расстроенно взглянул на нас. И тут жена, по женской доброте своей, попыталась пролить бальзам на язвы его авторского самолюбия.

— Рассказ вам, по-видимому, удался, милый Скрипицын. Но... смущает меня этот трехглазый венерик. Имя у него какое-то странное. Если прочесть наоборот, — получается Никифор.

Скрипицын снисходительно похлопал ее по плечу.

— Это и есть мой метод придумывания космических имен. Берешь обычное имя и пишешь его справа налево. В венерианские или марсианские святцы никто ведь не заглядывал? Попробуй докажи, что я не прав! Но слушайте дальше...

Читать ему больше не пришлось. Я и жена, улучив удобный момент, выскользнули из угла.

— Вот что, дружище, — решительно заявил я ему, — чувствуется, что «кофе-гляссе из нейтральных газов» — это вершина твоей химической эрудиции. Поэтому откровенно говорю тебе: брось. Химия — явно не твоя стихия. Поступать в какой-нибудь химический вуз тебе уже поздновато, а без образования популяризатором не станешь...

Скрипицын меланхолично пощипывал свои крохотные усики.

— Прислушайся хоть раз к голосу рассудка, — взывал я, — у науки и без тебя достаточно трубадуров и менестрелей. Пусть твой трехглазый Рофикин в одиночку околачивается на пыльных тропинках далеких планет. Пес с ним! Устройся лучше на какие-нибудь счетно-бухгалтерские курсы. Это, брат, верный кусок хлеба.

Унылая физиономия Скрипицына страдальчески сморщилась, не проронив ни слова, он поплелся к выходу и, только взявшись за ручку двери, спросил-буркнул:

— А где их искать? Курсы-то твои?

— Позвони мне завтра в редакцию, я уточню.

На следующий день Скрипицын исчез.

Прошел год. Сидим мы однажды с женой возле телевизора, и вдруг дикторша объявляет, что сейчас перед нами выступит популярный драматург-фантаст, автор нашумевшей оперетты «Штепсель женит Рофикина». Мгновение спустя на голубом экране появилось хорошо откормленное лицо нашего Скрипицына. Избегая глядеть в объектив камеры, он пространно говорил что-то о балансе созвездий, контокоррентном счете белых карликов и об акцептовании млечных путей.

И мы с женой поняли: с нашей легкой руки на тусклом небе научно-фантастической литературы взошло новое яркое светило с узкоспециальным направлением — счетно-бухгалтерским.

Чемодан был великолепный: темно-вишневый, сверкающий застежками, Где купил его этот тучный мужчина с квадратным подбородком, величественный, как император Нерон? В Мехико? Или в одной из лавчонок на набережной Темзы? Во всяком случае, Петя Ковылкин мог поклясться, что именно в таких чемоданах агенты иностранных разведок возят рации и разный шпионский скарб, а уголовники — расчлененные трупы своих жертв. Глаз у Пети в этом смысле был наметанным. Недаром в техническом училище № 2 он считался самым большим докой по части дедукции и сыска.

Приподняв чемодан до уровня груди, мужчина осторожно протискивался вперед по проходу, стараясь не отстать от дамы в пестром плаще. Дама, не теряя времени, отчитывала мужчину за то, что тот снова проворонил места в купейный вагон. Нерон, виновато моргая, пытался что-то объяснить. Вид у поджигателя вечного города был при этом довольно жалкий, но это не обмануло нюх упомянутого выше Пети Ковылкина.

«Должно быть, стреляные воробьи», — подумал он и полез на свою полку.

Поезд набирал темп. Скороговорка колес стала еще более частой. Стенки вагона дрожали. Сквозь дрему Петя слышал, как к ним в отделение кто-то зашел и голосом Нерона попросил у нижнего соседа сегодняшнюю «Правду».

— Сделайте одолжение, — ответил сосед.

Потом Петя, приоткрыв один глаз, увидел, как сосед достал корзину, извлек из нее добрый кусок украинского сала, пару малосольных огурцов и принялся завтракать. Вася с повышенным интересом разглядывал мелькавшие за окном телеграфные столбы.

— Что, молодежь, небось, и тебе закусить хочется? — спросил вдруг сосед.

— Спасибо, не хочу, — отозвался Петя.

— Да ты не стесняйся, дело дорожное. Вот я тебя филейной колбасой попотчую. Гм, странно. Где же она? В корзине нет, в пиджаке тоже. Никто не видел?

— Вы поглядите получше, — посоветовала седоволосая пассажирка, — бывает, что все перероешь, а глядь, оно, что ищешь, на видном месте лежит.

— Ну да, лежит, — пассажир огорченно вздохнул, — ищи ветра в поле!

Петя, вспыхнув, как кумач, и не глядя на соседа, высказал предположение, что колбасу могли свободно украсть.

— Что ты плетешь, парень! — негодующе воскликнула седоволосая. — Кто ж на нее польстится?

— А вот и польстились, — сухо сказал сосед.

Петя спрыгнул со своей полки.

— Если вы подозреваете меня, можете обыскать! — Голос его зазвенел. — У меня у самого корзина полна еды. И я не позволю...

— Ну, ну! — прервал его пассажир. — Никто тебя обыскивать не собирается.

Седоволосая сидела, закрыв глаза, плотно поджав губы.

Густая тьма за окном неохотно расступалась от редких фонарей очередных станций. Сделалось прохладно. Петя, которому понадобилось кое-куда прогуляться, без особых приключений возвращался обратно. Проходя мимо купе, где ехали Нерон с женой, Петя вгляделся... и кровь бросилась ему в голову: пестрая дама посапывала, отвернувшись к стенке, а супруг, косясь на жену и пугливо вздрагивая от малейшего ее движения, резал филейную колбасу и жадно впихивал в рот ломтик за ломтиком.

«А сосед на меня думает», — задыхаясь от обиды, подумал Петя.

— Это... подло! — сказал Петя страшным шепотом. — Зашел к нам газету попросить, а сам колбасу стянул. А люди на меня грешат.

— Молодой человек! — сердито зашипел пассажир. — Убирайтесь отсюда, а не то я надеру вам уши. Я вчера полчаса в очереди отстоял за этой колбасой, мерзавец!

Как оплеванный, Петя поплелся к себе. Седоволосая женщина, которой надо было сходить на следующей станции, сидела одетая с узлом в руках.

— Нашел сосед свою колбасу-то, — сказала она Пете. — Под полотенцем оказалась.

Петя озадаченно воззрился на жующего соседа. Дико и непонятно! Какую же тогда колбасу пожирал втихомолку владелец вишневого чемодана?