Харри Лехисте - Плата за принцип

Председатель и зоотехник ждали минут двадцать. Потом дверь открылась, и в клубах пара появился Андрес в одних подштанниках.

- Здравствуйте, председатель! Все-таки пришли? Извините, угостить не могу. Жена сдуру весь аппарат поломала, всю заварку опрокинула... Она же не знала, что я вас пригласил...

- Сам виноват, Андрес, надо лучше знать психологию жены, — удовлетворенно сказал председатель и ушел.

Теперь Андрес изучает психологию жены на особых годичных курсах. Изучает пока чисто теоретически, поскольку жена посещает его довольно редко.

Оба они отцы своих городов и, как полагается отцам, усердно пекутся о благосостоянии последних. Во имя этого они соревнуются между собой, стараются перенять друг у друга передовой опыт. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что отец города Соргула товарищ Петер Пикк в один прекрасный день поехал навестить отца города Торгула товарища Пээт Тикка.

Прежде чем зайти к своему сопернику, Петер Пикк ходил целых два дня по городу Торгула и собственными глазами смотрел, как у его соперника работают торговая сеть, предприятия общественного питания, мастерские по обслуживанию населения и вообще все, что создает горожанам уют и благополучие. Лишь на третий день, когда все было осмотрено, отец города Соргула пожаловал к отцу города Торгула. Удобно вытянув уставшие ноги, Петер Пикк выразил коллеге свое восхищение:

- Скажи на милость, как ты всего этого добился? Всюду у тебя вежливое, внимательное и быстрое обслуживание. Мы у себя сколько раз обсуждали, выносили решения, проводили дни и месячники культурного обслуживания, кое-кого даже наказывали. А результата никакого! Люди, как и прежде, жалуются на то, что их обманывают и обкрадывают, не говоря уже о волоките. Я зашел к вашему часовщику и показал ему свои часы. Он посмотрел и сказал: "Чепуха, пятьдесят копеек!" А наш часовщик потребовал бы с тебя два рубля! У вашего портного шьют костюм неделю, а у нас надо ждать два месяца... Как вы этого добились? Какую ведете с людьми общественно-воспитательную работу, если не секрет?

- Секрета тут никакого нет, — ответил отец города Торгула. — У нас тоже были жалобы: придет, бывало, какой-нибудь сапожник и пожалуется на портного, что тот его обманул, а через неделю приходит портной и наговаривает на мебельщика. Некоторые даже, бывало, угрожающе размахивали кулаками. А я им говорю: "Зачем вы пришли ко мне? Ведь не я вам шью костюмы и чиню утюги. Вы обратитесь прямо к виновникам!" Сказал так и созвал общегородское собрание. Когда все были в сборе, я закрыл двери на ключ и ушел... Пусть теперь поговорят. Открыл только к вечеру, когда все участники высказались и споры утихли. Повар косился на мебельщика, мебельщик на портного, портной на электрика, электрик на сапожника, сапожник на повара... Но все они молчали, никто больше не жаловался. И работа пошла после этого по-новому... ты сам видел.

- А ведь это идея! — обрадовался отец города Соргула. — Кто выпускает брак? Люди! Кто обманывает заказчика? Люди! Кто жалуется? Обратно люди! Пусть тогда они договариваются сами с собой.

Мы не располагаем точными сведениями, что в Соргула после этого действительно случилось. В нашем распоряжении имеется только такая телеграмма:

"Все порядке тчк Драка была изрядная тчк Не успел лишь вовремя скрыться зпт нахожусь больнице Ваш Петер Пикк".

- Вот это да, — озабоченно сказал отец города Торгула. — Что же нам теперь сделать? Ведь они теперь нас обязательно обгонят!

Честно говоря, Видрик мне не нравился так же активно, как и его отец. Но я ничего не мог поделать. Не всякий имеет право выбирать себе коллег, тем более их сыновей. Но главное, отец Видрика нравился нашему заведующему. И даже очень нравился. По его мнению, в нашей конторе не было другого такого честного, прилежного, способного— добавьте еще десяток других лестных эпитетов — сотрудника, как отец Видрика.

Однажды заведующий вызвал меня и сказал:

— Сегодня пойдем поздравить товарища Вистрика — у него двойной юбилей: пятьдесят лет со дня рождения и десять с начала работы в нашей конторе.

Пришлось пойти, хотя мне, по правде сказать, ужасно не хотелось.

Во дворе Вистрика мы увидели его сына. Видрик пилил дрова.

— Ой, Видрик! Почему же ты один пилишь? — спросил заведующий. — Твоего отца разве нет дома?

— Дома, — ответил Видрик. — Но у него нет времени. Он должен сделать один всю конторскую работу.

Я окаменел. Признаюсь, если бы не заведующий, мальчишка немедленно схлопотал бы от меня пощечину.

— Видите? — торжествовал заведующий. — Даже ребенок знает, на чьих плечах держится наша контора. О, ты бесконечно прав, мой дорогой, заведующий и твой отец единственные у нас серьезные работники, а другие, — он покосился на меня, — так себе, нахлебники... Получай, голубчик, эти конфетки.

Видрик взял конфеты, подумал и сказал:

— Заведующий? Да ведь он же круглый болван. Если другие хоть кое-что делают, то от заведующего совсем нет толку. Как от козла молока.

Заведующий отшатнулся и быстро зашагал со двора. Я последовал за ним.

Нет, что вы ни говорите, а этот нахал Видрик мне теперь нравится гораздо больше.

Этот рассказ является выдуманной мною сказкой, и к нему надо так и относиться, как к сказке.

Была одна маленькая страна. Жители ее работали, отдыхали, во время отдыха читали книги, журналы, газеты. И все были довольны.

Но вот однажды один из самых почитаемых авторитетов литературного мира этой страны сделал ошеломляющее открытие:

— Мне кажется, в нашей литературе господствует скука. Юмора у нас нет ни на грош.

— Что верно, то верно, — услужливо подтвердили его коллеги рангом поменьше.

А поскольку это говорили авторитеты, то скоро об этом заговорила вся страна. Немедля стали созываться широкие собрания, узкие заседания, организовываться специальные секции, создаваться компетентные комиссии и коллегии. Энтузиасты литературного мира работали в поте лица, как каторжники на каменоломнях. Однако авторитеты твердили по-прежнему: юмора нет! Тогда энтузиасты разыскали маститых критиков этой страны (немаститых там вообще не было!), и те по специальному заказу анализировали, синтезировали, суммировали вопросы сатиры и юмора. Они не оставили камня на камне, строчки под строчкой, буквы за буквой. И, несмотря на это, юмористика, как об этом образно сигнализировали авторитеты, продолжала хиреть и сохнуть.