Рамон Гомес де ла Серна - Грегерии

Женщины рвут и выбрасывают все новые и новые чулки, как змеи кожу… Особенно эти новомодные ажурные чулки, в любой момент готовые превратиться в мельчайший тальк! Однако это процесс благотворный, ибо под каждым новым чулком обновляется и нога, то есть в очередной раз она оказывается еще более прекрасной и восхитительно на себя же непохожей.

Произнося «параллелепипед», напоминаешь заику.

Между мужчиной и женщиной всегда остается дверь, из-за которой доносится: «Я одеваюсь».

Глубокой ночью понимаешь: фонари живут только для себя. Женские ножки ударяют в голову, как крепкие напитки.

А ведь и вправду говорят «Прощай!» и в любую минуту готовы сказать «Прощай!» слишком длинные рукава Пьеро!

Звезды временами светят ярче обычного; как будто разбросанные по всему небу смотровые окошечки только что были вымыты.

Диск маятника раздувает огонь времени.

Ночью улицы длиннее, чем днем.

Каждый молочный магазин порождает пышную творожную продавщицу.

Летом не следовало бы курить… Стоит ли подливать масла в огонь?

Море испытывает такой голод, что ему не до жажды.

Я вижу смышленого мальчишку, который покупает синий воздушный шарик, привязывает к нему записку с мольбой о хлебе для своих близких и, выпустив из рук, отправляет его к Создателю… А поскольку нищета их не оставляет, я столь же ясно вижу, как маленький бунтарь превращается в атеиста.

Картины, по непонятной причине, не могут верно отражать действительность. Возможно, это происходит оттого, что земля не плоская, а круглая, неровная, и все на ней искривлено и изогнуто — все, что на ней находится, имеет совершенно нелепый наклон.

Разговор — это синий огонь человечьего спирта.

Осенью все листы в книгах должны опадать.

Нередко, ложась спать, мы норовим сбросить и ступни, отправив их туда, где лежат уже ботинки и брюки.

На Страшный суд овцы явятся во всем шерстяном.

В публичных библиотеках наши собственные книги отрекаются от нас и смотрят на нас как на чужих. Выродки!

Вельветовый ботинок — маска для ступни.

Было бы ужасно, если бы у пары зверьков, живущих вместе в одной клетке, не ладилась семейная жизнь. Судя по всему, так оно и есть, потому что вид у них, сидящих в глубине своего застенка, насупившийся и отчаянный.

Я вижу нового святого Себастьяна, утыканного авторучками коллег.

Ой-ой-ой! Шарик! — закричала девочка. Она смотрит в небо и видит свой шарик с белой ниткой летящим в немыслимые высоты. Весь парк от волнения впадает в детство, и даже небо проникается детством, слышится плач ребенка, упустившего шарик и ощутившего непоправимость и ужас, отсутствие необходимой для погони за шариком помощи, а в глазах всех детей, устремленных ввысь, появляется горькое ощущение высоты, загадочное чувство головокружения и эгоистическая жажда полета, трагизм которой им суждено нести теперь всю жизнь.

Кажется, что волы беспрерывно обсасывают леденец.

Трудно представить, что вычищенный и высушенный череп мог быть черепом женщины… Ведь вам и в голову не приходило, что хоть один из виденных вами черепов мог быть женским? Почти невозможно, не подвергая сомнению все людские чувства, прийти к столь дикой, несуразной и бесполой мысли.

Высохшие фонтаны — надгробные памятники воде.

Собачий лай кусается.

Что пугает в старости, в ее медленном и тягучем движении к закату, так это то, что нам предстоит стать профессионалами старости… Нет, нет, нет, нас ужасает не постыдная деградация личности, а то, что нет ни одного старика, который не был бы профессионалом старости, что все, так или иначе, становятся профессионалами. Где же выход?

Все Венеры внутри одинаковые.

Нелишне помнить, что в День потопа утонули и те, кто умел плавать.