Александр Раскин - Очерки и почерки

Вы любите ль стихи? — спросили раз ханжу.
— Люблю! — он отвечал. — Я их перевожу.

Среди стихов, а также прозы
Мы наблюдаем без помех
Сквозь видимые миру слезы
Невидимый для мира смех.

Журнал, журнал… господь его прости…
Как много в нем и серости, и сырости…
Тут можно зарасти и обрасти,
Но чрезвычайно трудно вырасти.

Понятен интерес
И взрослых и детей:
Тут много юных пьес
И пожилых статей.

Не потому ли он немного пресный,
Что каждый номер у него воскресный?

Внем чувствуешь размах от всей души,
Когда важны не мелочи, не «блохи»,
Коль вещи хороши, так хороши,
А коли плохи, так уж плохи.

Романы без начала и конца.
Стишок прохладен, и обзор не пылок…
Как жаль, что вместо своего лица
Имеет он нахмуренный затылок.

Словечка не проронит своего,
Не человек — ходячая цитата.
Ума палата явно у него,
Да жаль, что это книжная палата.

Мы статей твоих не встретим
По вопросам непочатым.
То доругиваешь… третьим,
То дохваливаешь… пятым.

Скажу, статей твоих отведав
И просмотрев твои тома,
Все ясно: ты не Грибоедов
И горе тут не от ума.

Всю жизнь любил он воспевать жену.
— «Я однолю-у-уб!» — завинчивал все туже…
И верно: он всегда любил одну,
Но, к сожаленью, не одну и ту же.

Поскольку писал он о дружбе всегда,
За страницей, страницу,
Постольку друзья не могли никогда
До него дозвониться.

Любил он Тютчева и Фета,
Но больше всех любил… буфета.

Он до того был сух и пресен,
Что перешел на тексты песен.
Теперь он пишет для кино,
Там слов не слышно все равно.

Любитель вечный правды-матки
(не без оглядки).
Зам. зава он критиковал
(не наповал).

Принципиален до конца,
Голосовал за подлеца
И говорил: в конце концов,
Я видел худших подлецов.

Усилия Василия
Осилить был не в силе я.

Мы долго страдали: поэм сатирических нет!
И вот окропил наши раны бальзам грибачевский…
Читаешь и думаешь: очень хороший поэт
Твардовский!

Щебечут в небе пташки
И шепчут в норках мыши
О вредной черепашке
И о полезном Фише.

Онастоящем человеке повесть,
Что говорить, написана на совесть.
Но, к сожалению, признать придется,
Не все то «Золото», что издается.

Поэму выткал ты,
и пряжи
Вполне хватило для холста.
Поэма так длинна, что даже
В ней есть удачные места.

Его герои дико голосят,
Шипят и воют, испускают стоны.
Ему исполнилось недавно шестьдесят,
Из коих семьдесят он пишет фельетоны.

Шаляпина воспев,
Сразив Наполеона,
Любил Никулин Лев
Писать про время оно.

Кассиль пожилой и Кассиль молодой
И нынче и прежде он — чудо:
Писатель он, может быть, самый худой,
Но пишет он вовсе не худо.

По жанру — критике сродни,
Он был не чужд драматургии:
Всю жизнь хвалил стихи одни,
Всю жизнь любил стихи другие.

Утверждает поэт,
Будто старости нет
В сорок.
Если любят тебя,
Ты ж, обратно любя,
Зорок.

« Туманную даль» воспевал он и «ясную близь»
И слышал все то же: стихи ваши не удались.
Никто не решился на точный и честный ответ.
Давно ему надо сказать — Не удался поэт!

Ему б стихи да эпиграммы
Писать уверенной рукой,
А он, мятежный, пишет драмы,
Как будто в драмах есть покой.

На него взглянув, тотчас же ты поймешь:
Эту песню не задушишь, не убьешь!

Не видно было на его лице зорь,
Он бледен был, программу теребя,
И кто-то вдруг воскликнул: — Здравствуй, Цезарь!
Идущие в театр приветствуют тебя!

Укритика Залесского
Нашел я много резкого,
Но очень мало веского,
Нашел я у Залесского.

Книга… Колычев… Осип…
Что тут скажешь, читая?
Может, это и россыпь,
Только не золотая…

Быстрый шаг и взор горящий:
Юбилей, почет и честь!
Ленч — писатель настоящий,
У него и книжки есть.

Талант в нем странный обитает:
Писатель даровитый сей
Давно стране известен всей
Не тем, что пишет он, а тем, что он читает.

С. Михалков от жизненных забот
Не убегал, в смущении алея,
Давно уже пора отметить год,
В котором он не справил юбилея.

Как старый анекдот, он — вечно молодой
И — тоже — с бородой.

Молодежь… ни званий, ни регалий,
Смех свободно льется из груди…
Их еще ни разу не ругали,
Все, как говорится, впереди.

Крупнейший мастер лаконичных строчек,
Певец любви, ее ночей и дней…
Ему никто не мог сказать: — Короче! —
И вряд ли кто хотел сказать: — Длинней!