Александр Раскин - Очерки и почерки

Рыдает долина,
Дрожит мандолина,
Калина-малина,
Урман да туман.
Грешу, Антонина,
Пишу, Антонина,
Спешу, Антонина,
За словом в карман.
Гоняет отару
Чабан знаменитый.
Возьму я гитару
И вспомню Чимиту.
Туманом повита
Ночная орбита.
Чимита, Чимита,
Чимита, Чи-ми-та…
Пою без лимита,
Чимита, пойми.
Чимита, Чимита,
Чимита, Чими…
Не надо мне женских
Имен и фамилий,
Я сам себе буду
Василий, Василий!
Туманом, туманом
Повита тайга.
Ты дышишь, Василий?
Ты пишешь, Василий?
Ты пышешь, Василий?
Ты слышишь, Василий?
В тайгу, где еще
Не писала нога!

Маленький друг мой, запел шелкопряд,
Зелень лиловая прет из земли…
Слышишь? Летят. Журавли летят.
Летят, летят. Журавли, журавли.
Мало ты думала обо мне…
Слышишь? Навзрыд загрустили гусли.
В страшной,
лиловой,
большой
глубине.
Гуси! Пегасы мои, пегуси…
Нет, это утка. Прилет, перелет
Прапрапрадедовский,
хищный,
весенний…
Бьются сазаны, как рыба об лед..
Тленье,
цветенье,
смятенье,
сплетенье…
Зимняя полночь, совиный час,
Полдень июля, медвежьи свадьбы…
Не существует она сейчас,
Та, что любима была подчас,
В доме высотном живет как раз,
С мужем, которого век не видать бы.
О, как любила она меня!
Яростно, дико, безбрежно и грозно…
Не было в доме ни ночи, ни дня,
Холод и голод и дым без огня,
Море взаимности… ветер… поздно…
Зяблик поет, подпевают жуки,
Маленькие наливаются почки…
Все каблуки, каблуки, каблуки…
Ночи мои, перекопские ночки…
В пешем строю и верхом, верхом,
Пили курсанты мое здоровье…
Слу-шай команду! Бе-е-елым сти-хом!
Дайте коня! Поднимите мне брови!
Кот-дуэлянт, исцарапанный зверь,
Вновь дефилирует мимо столовой…
Ветер. И песня врывается в дверь.
В ночь выхожу я
в обложке лиловой.

Нас было трое:
ты
и я
И пальцы
рук и
ног.
Их было пятеро.
Единственнейшая
моя!
По ним я сосчитал,
что
я
не
одинок
Нас было шестеро:
я, ты
и
уши.
Ты — гора!
Архитектура
ты!
И
музыки
подобье…
Я без тебя ни два
ни полтора.
С тобой —
семь!
Двадцать три!
Сто восемнадцать с дробью.
На небе
что-то
круглое
горит.
Видать лучи,
но
не слыхать угара.
Кругом
шестнадцать нас!
Вот это —
габарит!
Нас четверо опять:
я,
ты
и два загара.
Снег…
радуга…
Вдруг вышел я…
брожу.
Один
вдоль
улиц
шумных
и песчаных,
Подальше от толпы,
поближе
к гаражу…
Мне хочется писать стихи
о харьковчанах,
О том, как я считал
и допустил просчет,
Как называл стихом
любое
сочиненье…
Я думал: ты
звезда,
а ты —
наоборот.
Я думал: я — звезда,
но есть
другое
мненье.
Ах, Волга-мать —
река!
Осталось не одно ль?
Ошибся я, но
буду
вновь
чудесить!
Любимая!
Пусть
без тебя
я —
ноль.
Ты без меня — одна.
Встань
справа.
Вновь
нас десять!
Тысяч! строк!

Пахнет мамой и тетей, попахивает и папашей,
Старомодным фотографом 40 на 72.
Пахнет жирным борщом, отглагольною рифмой и кашей,
Пахнет белым стихом, выносимым друзьями едва.
Шестью семь сорок два, а четырежды семь двадцать
восемь.
Пахнет детством и мясом и белым соленым грибом,
Пахнет первой любовью, которую мы переносим
Между корью и свинкой и лечим дорожным столбом.
Пахнет жареным, пареным, пресным и кислым, сушеным,
Восемнадцатой тысячей строк, без задержки
представленной в срок,
Пахнет свежею мыслью о том, что вдвоем хорошо нам
И что хуже гораздо, когда ты, увы, одинок.
Мир лежит на моих волосатых задумчивых лапах.
Он еще не обнюхан, но будет обнюхан вполне.
Растопырены ноздри, впиваю за запахом запах,
Коли что пропущу, умоляю, напомните мне.
Пахнет М. Исаковским, Твардовским и Е. Долматовским,
Тянет Блоком немножко и П. Антокольским сильней,
А бывает и так, что пахнёт и самим Матусовским,
И, по правде сказать, этот запах всего бы верней.

Япришел в Гослитиздат,
Стал усат и бородат,
Потому что длинный волос,
Потому что сильный голос,
Потому что для ребят!

Раньше был Сережей просто,
Даже маленького роста.
А теперь — до облаков,
Потому что — Ми-хал-ков!

Дети любят красоту,
Дети любят высоту.
Я, на радость всем ребятам,
Заявляю, что расту!

Скоро буду я длинней,
Чем известный всем Корней,
Потому что он Чуковский,
Потому что я смешней.

Похожденья дяди Степы
Знают даже недотепы,
Про мимозу и Фому
Все читали на дому.

Я, ребята, протестую —
Мне кричали раз гуртом:
— Прочитай про цепь златую,
Что висит на дубе том!! —
Тут не надо лишних слов:
Я не Пушкин, а Крылов.

Я пишу ребятам книжки.
Их сосут как леденцы
Все девчонки, все мальчишки,
Все мамаши, все отцы,
Триста старых сторожей,
Сто чижей и сто ежей.
Все, кто ходят в зал Колонный,
Все ребята с Малой Бронной,
Два котенка,
Два утенка,
Три веселых поросенка,
Знает каждый, кто таков
Сверхписатель Михалков.