Игорь Иртеньев - Безбашенный игумен

13-месячный Имад Гадир из Израиля попал на первые полосы газет после того, как спас себя от укуса заползшей в детскую комнату змеи, откусив рептилии голову.

Не лепо ли, братья, начать нам рассказ,

А может, кто знает, и «Слово»,

О том, как намедни коварный ХАМАС

Наказан был юным сурово

Героем, чье имя я тут воспою.

Так «шма, Исраэль», эту песню мою!

«Князь Курбский от царского гнева бежал,

С ним Васька Шибанов…» Отставить!

«Младенец грудной в колыбели лежал» —

Так следует строчку исправить.

Культурные коды, хотя и важны,

Но ход нарратива ломать не должны.

И тут подползла к колыбели змея,

Смертельным напитана ядом,

Прощайте, родные, прощайте, семья,

Сейчас он, укушенный гадом,

Падет, как какой-нибудь вещий Олег,

О ком нам известно от старших коллег.

А дальше (и это не автора блажь,

Не вольная прихоть поэта)

Сюжет совершает внезапный вираж —

Поверить немыслимо в это!

И все же реальность, друзья, такова:

В устах у младенца змеи голова.

И, сколько в нем было физических сил,

В единый порыв он направил,

И голову гадине враз откусил,

И этим врага обезглавил.

Когда «Хезболлах» бы в тот дом заползла,

Такая же участь ее бы ждала.

Кто он, избавивший нас?

Имя его мне открой.

Имад – сверкающий глаз,

Гадир – бесстрашный герой [6] .

Батыр иудейский,

Сиона оплот,

Сорвавший злодейский

ХАМАСа комплот.

Да будет герою награда

Чеканная эта баллада.

Скажу, тревоги не скрывая

И нервы граждан не щадя:

Картина общемировая

Сегодня сорвалась с гвоздя.

Куда безмозглый вихрь событий

Влечет тебя, безвольный росс?

Лишь в зыбкой области наитий

Лежит ответ на тот вопрос.

Конечный пункт не именую,

Дурным предчувствием объят,

Но зрю сквозь толщу временную,

Как прахи с косами стоят,

Как вскачь по каменистым тропам,

Неся народам глад и мор,

Четыре всадника галопом

Несутся с гор во весь опор.

Как параллельные кривые,

Сливаясь в общую одну,

Сулят нам страсти роковые,

Разруху близя и войну.

Когда вагиной исполинской

Весь наш безумный мир всосет,

Нам не поможет ни Явлинский,

Ни даже Путин не спасет.

И я, небесной рати витязь,

На пире духа тамада,

Кричу вам вслед: «Остановитесь,

Остановитесь, господа!»

Вернитесь в поле правовое,

Что так не пахано давно,

Пока вконец как таковое

Не поросло травой оно.

Опять Россию накрывает тьма,

Опять сгустились тучи надо мною.

Спасите, доктор! На меня стеною

Оранжевая движется чума.

Продукт сгоранья мирового зла,

Зловонная отрыжка капитала,

Она всю атмосферу пропитала,

Во все буквально щели заползла.

Ее накликал злой колдун госдеп

В мою страну березового лыка,

Она юнцов сбивает с панталыку,

Она умы смущает нежных дев.

Недаром мудрый предстоятель наш,

Живое воплощенье аскетизма

(В чем убеждает всех его харизма),

Ей посвятил хулительный пассаж.

И славный ворошиловский стрелок,

Что выбился на склоне лет в начштабы,

Заразу уязвить сильнее дабы,

Употребил ненормативный слог.

Ее сегодня всяк – и млад, и стар —

Словами распоследними ругает,

И лишь один, что несколько пугает,

Молчит пока наш главный санитар.

Покуда, доктор, я в своем уме,

Пока еще я к койке не привязан,

Как верный сын Отечества, обязан

Я дать отпор оранжевой чуме.

Мы отстоим страну родных осин

Плечом к плечу от вражеской напасти,

Вы – как законный представитель власти,

Я – как простой российский апельсин.

День отошел,

как предчувствие смутен,

Солнца луч

догорел в окне.

Двое в комнате —

я

и Путин.

И кто из нас кто —

непонятно мне.

За эти годы

он стал по сути

Моим альтер эго,

меня не спросясь,

Мое подсознанье

опутал Путин,

Вступивши с ним

в преступную связь.

Облик его,

величавый и строгий,

Взгляд внимательный,

как у врача,

Напомнил мне с детства

любимые строки

Другого

Владимир Владимирыча.

И я, на стул

постелив газету,

Чтобы обивку

его сберечь,

Встал

и, позу приняв поэта,

Начал такими

словами

речь:

«Товарищ Путин,

я вам докладываю

Не по службе,

а по душе —

Душе населения,

что когда-то

вы радовали,

Но, если честно,

не радуете уже.

Владимир Владимирыч,

обращаюсь

к вам редко,

Ваше время

безмерно ценя,

Но есть такой овощ —

горькая редька,

Надеюсь,

поняли вы меня.

Товарищ Путин,

по фабрикам дымным,

По фермам бесчисленным

всех мастей

Вашим,

когда-то любимым,

именем

Мамаши сегодня

пугают детей.

Товарищ Путин,

прошу вас слезно —

Пока

работают тормоза…

Товарищ Путин,

пока не поздно…» —

Я прорыдал

и открыл глаза.

…Ночь за окном,

черный воздух мутен,

Милая Русь

по горло в говне.

Из телевизора

пялится

Путин…

Блядь,

лучше помер бы я

во сне!

– Что происходит в России? – А просто бардак.

– Просто бардак, вы считаете? – Да, я считаю.

Если б случилось такое сегодня в Китае,

Вряд ли бы так горлопанил там каждый мудак.

– Что же из этого следует? – Следует жать.

Жать, и давить, и потуже закручивать гайки,

Вот где про честные выборы ихние байки,

Я полагаю, пора эту сволочь сажать.

Если не сделать сегодня решительный шаг,

Завтра настанет нам полный кирдык, полагаю

И, полагая так, в этой связи предлагаю

Строить ударными темпами новый ГУЛАГ.

– Что же на это нам скажет, допустим, ПАСЕ?

– Ваше ПАСЕ мне, простите, до заднего места,

Мерзкая сущность его хорошо нам известна,

Ясное дело, они ж там нерусские все.

– Тех, кто промыл так куриные ваши мозги,

Кто вам на уши лапши понавешал гирлянды,

Их-то самих не тошнит от своей пропаганды?

Сами они не устали от этой пурги?

Ветру весеннему настежь окно отвори,