Коростышевская Татьяна - Мать четырех ветров

Это был решающий удар. Гранд огня смутился, но все же ответил:

— Что ж, господа, в таком случае я снимаю с себя всякую ответственность за происходящее. Дом Фуэго будет присутствовать на обряде пробуждения Источника всего лишь в качестве зрителя. Фамильный артефакт мы передадим его величеству, как и предписывает традиция.

Гранд огня хлопнул в ладоши; воцарилась тьма, а когда пламя светильников вспыхнуло вновь, тайная курия осталась втроем.

— Нелепая бравада, — пожал плечами дон Акватико. — Стоило отрываться от дел, чтобы лицезреть представление Фуэго!

— Он всегда подозревал альянсы, тайно существующие за его спиной, — ответил дон Виенто. — Ему так верилось в заговоры, что, наконец… Что скажете, дон дель Терра?

Гранд земли ничего не ответил.

Мэтр Пеньяте предавался полуденной сиесте, выстраивая па письменном столе пирамиды из дублонов, когда пламя в (то камине заклубилось, вспыхнуло нестерпимым фиолетовым цветом и на ковер кабинета ступил сиятельный дон Фуэго. Седина на висках гранда таинственным образом исчезла, сменившись глянцевой чернотой, а морщины, придававшие его холеному лицу вид умудренной усталости, разгладились.

— Какое счастье! — пробормотал ректор, пытаясь прикрыть золотые россыпи полами плаща. — Огромное счастье доставили вы мне своим неожиданным визитом, герцог!

— К демонам реверансы! — отмахнулся гранд огня. — Вы избавились от девчонки? Она уже убралась из Кордобы?

— К сожалению, понимаете ли… Обстоятельства сложились таким образом…

— Ты очень пожалеешь об этом, — прошипел герцог. — Знаешь, чего мне стоило пристроить тебя на это тепленькое местечко? Знаешь, сколько более достойных претендентов было на него? Пеньяте, ты мне по гроб жизни обязан!

— Я предан вам, ваше сиятельство!

— Я просил тебя о такой мелочи! Под благовидным предлогом спровадить из столицы донью Лутецию Ягг. А вместо этого…

Раздраженный гранд огня протянул руку к камину. Оттуда в его ладонь скользнул пульсирующий шар огня.

— Ты позволил себя подкупить?

— Я все исправлю, ваше сиятельство. Удалю, изгоню, уничтожу…

Фуэго сжал руку в кулак, на пол полилась огненная струйка.

— В противном случае тебе не поздоровится!

И гранд огня исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя подпалины на дорогом ворсистом ковре.

Лет четыреста тому назад один грецкий колдун по имени Стагирит написал трактат о душе человеческой. И высказал он в том труде любопытную мысль, что движут нами инстинктусы, со зверями нас роднящие. Желание продолжения рода, страх смерти, жажда власти — вот три пастуха, которые заставляют нас сбиваться в стаи и бороться за место под солнцем с такими же… людьми.

О чем это я? Да о магах же! Не любим мы друг друга, не любим и не доверяем. Хотя, казалось, в одной лодке плывем и негоже ее раскачивать. Ан нет! Инстинктус, ёжкин кот! Добей соперника, потому что всех много, а всего — мало, самому не хватит. А ежели не хватит, то оголодаю, отощаю и помру. И милого дружка хочу самого-самого, а лучше двух… нет, сколько получится, поэтому соперницу изведу-изничтожу. И управлять хочу всеми, самым могучим магом стать, потому как основная власть в руках магов и сосредоточена.

Звери мы, как есть звери.

Вот такие вот невеселые мысли, не иначе вызванные запоздалой жадностью, занимали меня, пока я осторожно, стараясь не шуметь, пробиралась в свою комнату. Видеть никого не хотелось, разговоры разговаривать тем более. Зачем, зачем я ему сразу все деньги отдала? Надо было потянуть, а до времени остаток суммы под проценты в доходное дело вложить. Эх, бестолковка ты, Лутоня, задним умом крепкая. А все почему? Гонор в тебе взыграл, впечатление произвести захотелось, жадного ректора на место поставить? Ну, так радуйся — все исполнила!

До жилого крыла добраться удалось без приключений, теперь следовало проявить осторожность. Обитую золотистыми листочками дверь я миновала вообще чуть не ползком. Потому что благородная мэтресса, за ней обитающая, гостей не жаловала и сторожевые сети раскидывала широко. Эмелина, соседка моя по комнате, помнится, пару седмиц тому чуть всех волос на голове не лишилась, когда прибежала сюда, переполненная праведным гневом. Такая же, переполненная, и удалилась — только скрючившись и в два раза быстрее.

Соленый морской ветер пронесся по коридору. Я замерла.

— Лутеция? — звякнули золотые листочки. — В гости зайдешь?

Все-таки сработали заклинания. Бланка стояла на пороге, гостеприимно распахнув дверь. Темно-синий шелковый халат и распущенные волосы недвусмысленно свидетельствовали о том, что хозяйка до моего прихода отдыхала.

— Если пригласите, — со вздохом ответила я.

Бланке дель Соль я отказать не могла — мэтресса являлась моей университетской наставницей, ну и ко всему должок у меня перед ней был. Год назад (а кажется, что целую вечность) Бланка спасла мою непутевую жизнь, призвав ветер и не дав мне разбиться вдребезги о мраморные плиты Арадского замка.

— Приглашаю.

Комната мэтрессы от наших студенческих келий мало чем отличалась. Разве что рассчитана она была на одну постоялицу, а нам-то по двое приходится ютиться. Ну и побогаче обстановка, конечно. Парчовый балдахин над кроватью, зеркало вполстены и предмет моей зависти — гроздь тоненьких серебряных трубочек на потолочной балке. Ветряные колокольчики называются. Дзинь-дзинь, дин-дон… Себе такие же хочу. Но их вроде только за особые заслуги пользовать разрешают. Интересно, а деньжищи, которые я сегодня на благо родного заведения отвалила, за особую заслугу считаются? Л то мне от собственной щедрости никакого удовольствия.

— Выпьешь? — Бланка заправила за ухо прядку иссиня-черных волос и кивнула, указывая на стол.

— Рановато вроде, — неуверенно ответила я. Вино у мэтрессы всегда было отличное, не чета кислой водичке, которую наливают студентам по праздничным дням. — Да и на учебу мне пора.

Ветреница рассмеялась:

— Если спросят, скажешь, о будущем своем со мной беседовала, как со старшим товарищем. Так что, наливать?

— Нет, спасибо. — Я присела за стол. — О чем вы на самом деле хотели со мной поговорить?

Хозяйка запахнула халат, устроилась напротив меня, спиной к зеркалу, и щедро плеснула из бутыли в свой бокал.

— Ну разумеется, о будущем. Грязнить здешний воздух нелепой ложью было бы недопустимо.