Рома Воронежский - По дороге в булочную (Сборник рассказов)

Были только зимы, холодные, противные. Стук. Длинные руки - клад для ленивого человека. Снова стук. Опять ребенка по коридору водят. И не надоест людям. Что это там булькает? У спящих в желудке водка переливается. Так это и была узловая. Смотри: огоньки вниз плывут. Мне в детстве родители говорили: парашютисты опускаются. Да узловая, я тебе говорю. Ну не надо тут курить. Тогда и я закурю. Нет уж, позвольте. Ночь. А мы едем. Восемь букв, вторая тэ. Стриптиз. Нет? Стрихнин. Подходит? Если Махарадзе, то подходит. Хотя вряд ли Махарадзе. Может, ветчину достать? Мне сока оставь. Смотри: у тебя на простыне узор в МПС, а у меня - в цветочек. К чему бы это? МПС - цветок среди министерств. Молчание. Эй. Не смотри на меня так. Я тебя люблю. Ну что ты мычишь? Ладно, убирай сок. Мы спим. Погаси эту штуку. Темно. Мелькают кусты. Фонарь проскочил. Только через ночь, только через ночь.

ПЯТЬ САНТИМЕТРОВ ЧЕГО

Утро. Бодун. Шаланды, полные фекалий. Во рту что-то мешает жить. Степа просыпается и вспоминает вчерашний день рождения. В числе прочего ему подарили коня. Конь стоит рядом, и это не сон. Конь фыркает. Степа моргает.

Конь: Посмотри мне в зубы.

Степа: Коней на переправе не меняют.

Конь: Между прочим, литература - это не переправа. А название новой книги - это не кони.

Степа: Элиза! Ты жива еще, моя старушка?

И тут входит Элиза с огромной кочергой.

Элиза: Ты уже проснулся, милый?

Степа: Нет.

Элиза: А вот и конь. Помнишь, тебе его подарили?

Степа: Век не забуду.

Но оставим в покое коня и Степу. Поговорим об Элизе.

Элиза - красивая стройная брюнетка. У нее карие глаза, тонкий нос. Элиза худенькая и ростом ниже меня на 5 сантиметров. Да, она стройная красивая брюнетка. Рост у нее, как и у многих советских людей, ниже моего на пять сантиметров. У нее выразительный карий глаз и тонкие носы. Да. Элиза она стройная симптоматичная брюнетка. Рост у нее ниже, чем у меня. Но не на много. Всего лишь на пять сантиметров весны, царящей в ее печальных глазах. Волосы у нее черные. Однажды она их покрасила, но я сказал, что не надо, и она перестала.

Как вы уже знаете, дорогие мои, Элиза, стройная красивая брюнетка, ниже меня ростом на пять сантиметров весны, царящей в ее глазах. Ах, какие у нее глаза! В них все: море взгляда, ирония укора, любовь к жизни и просто грусть.

Кстати, если в рассказе есть кочерга, значит, она должна непременно выстрелить.

Стреляет кочерга. Конь падает.

Ах, Элиза! До чего же мне нравится, что ты брюнетка. И рост у тебя - то что надо. В смысле - не как Сюткин, а действительно то, что надо. Ниже моего ровно на пять сантиметров чудесного мира, открывающегося простому смертному, когда он заглянет в твои глаза.

Элиза: До чего красноречив, злодей.

Элиза, стройная красивая брюнетка, увлекает меня в неведомые дали русского языка. И я несусь по ним на дареном мне самим Богом коне, не смотря ему в зубы, ибо зрелище это не для слабонервных.

Можно в конце концов и рукой пощупать.

ЛЕТО

Тепло. Хорошо. Цветут лютики, растут ягодки. Милые трудолюбивые пчелки мелькают как шрапнель. По поляне бежит за бабочкой барышня с сачком в руках. Небольшая экскурсия детей прет с утренника на гербарий. А барышня уже почти догнала бабочку. А дети все прут и прут напролом. А бабочка все ближе и ближе. Барышня пыхтит, сачок мелькает. А дети прут, прут. А до бабочки уже два метра, один... Барышня бежит, старается, сачком машет. А дети напролом прут. И вот уже полметра до бабочки. Еще чуть-чуть... Дети прут... Барышня настигает бабочку, замахивается сачком и

ХЛОПППППППППП!!!!!!!!!!!!!!

Всем привет.

МАРИЯ И СОКЕЛ

Маше

На холме стоит королева Мария и стремительно смотрит в высь. На руке королевы Марии сидит птица сокел и тоже смотрит в высь. Вдруг сокел срывается с руки королевы Марии и несет в дальние страны записку от королевы Марии. Он кружит над глобусом земли, зорко выискивая адресата. А королева Мария загадочно смотрит на волны под холмом. Неведомая иному ихтиологу рыба плеснет хвостом и скроется в глубине. Но вот звучат обеденные фанфары, и королева Мария скрывается в своем замке. И оттуда доносится жадное чавканье. А вечером она гуляет по дворцовому парку, и хрустят под ее легкой ногой оброненные кем-то пенсне. Шумят листвою неясные в темноте своей молекулярной структурой деревья. Ночь вступает в свою партию. Мерцают звезды как шрапнель. Королева Мария представляет, как летит птица сокел, с гордым клювом... дай-ка я тебя потреплю за щечку... И тебя, Мария, тоже потреплю за щечку... Ой, какая холодная щечка. Какая мягкая, ух ты. Мне так нравятся твои щечки, Мария. И твои щечки, сокел, тоже очень симпатичные.

ПО ТОНКОЙ ДОРОЖКЕ

По тонкой дорожке от получки до аванса на цыпочках ходит артист. Вокруг вьются мелкие черные птички и вниз мешают смотреть. А вниз смотреть обязательно нужно, чтоб знать, куда упадешь. По тонкой дорожке он идет до аванса, качается и говорит. Артист объясняет, как он ненавидит дорогу, птиц и аванс. Как он ненавидит туман, спешку, глупость, дорогу, птиц и получку. Артист аккуратно машет руками, пытается вниз не упасть. А черные птички клювами щелкают и отвлекают его. Дорожка все тоньше, туманы все гуще в городе грязном, как кал. Артист матерится, а птички щебечут еще нецензурней его. Так, в спешке, в тумане, в унынии полном, проходят четырнадцать дней. А на пятнадцатый артист получает свой идиотский аванс. Потом он, взглянув на аванс одним глазом, в карманы его сует. И, повернувшись, уходит обратно, туда, где получка была. Теперь от аванса до самой получки идет он и говорит. Артист вспоминает эту дорогу, того, кто построил ее. И весь этот город, его кто построил, и мать и бабку его. Глохнут в тумане и в щебете яркие, образные слова. Артист аккуратно машет руками, дорожка виляет вдали. А черные птички гадят на куртку, и дождик кислотный идет. И так от аванса до самой получки длятся четырнадцать дней. А на пятнадцатый день получает деньги свои артист. Он долго, нервно и громко смеется, пихает получку в карман. Потом артист чистит от птичьего кала зеленую куртку свою. И, развернувшись, плетется обратно, чтоб получить свой аванс.

ЛЮТНЯ КУЛИБИНА

Вечерело. Кулибин играл на лютне. Славная мелодия ненавязчиво разносилась по широтам темнеющего города. Мозги по инерции еще работали. Ноги еще по инерции могли ходить. Жара была страшной. Чужие звуки окружали со всех сторон, не давая успокоиться. Картины прошлого вставали перед глазами. К горлу подкатывала неизвестность. До конца оставалось всего несколько часов. Весь мир, казалось, хотел оборвать нить мелодии лютни Кулибина, не дать дослушать, но утопить в своем грязном величии остатки того, по инерции от чего еще могли ходить ноги, еще могли работать мозги. Кулибин играл на лютне. Славная мелодия пробиралась сквозь мрачные вершины чужих криков. "Добейте меня", - пела мелодия Кулибина, - "Вот она я, вся тут. Не мучьте же." Но хитрая подлость желала поиздеваться. Нет уж, хорошо тебе было в свое время, так теперь пусть будет плохо. Маленькая слабая мелодия лютни Кулибина вызывала изумление. Откуда ты? Как еще сохранилась ты, благодаря которой могут еще ходить ноги и работать мозги? Когда всего несколько часов остается до конца. Когда смыкаются серые гиганты человеческой глупости вокруг твоего угла, и когда понимаешь ты, что что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, исправить нельзя уже ничего, но лишь совершенно фантастическим способом слышна тебе славная мелодия лютни Кулибина, звучащая все с той же маленькой, но постоянной силой, какой бывает живуч самый никчемный человек, потому что внутри его все еще остается какая-то неизвестно откуда взявшаяся надежда неизвестно на что.

Читать дальше