Вероника Киреева - Чуточка

– Ой, – говорит она, – капусты купи и лука, Валера, килограмма два, и масла растительного и сметаны, давай я напишу на бумажке.

– Я всё запомнил, – говорю я, и ключами машу перед ее носом. – Я тебя закрою.

Иду к двери, открываю ее, потом снова закрываю, и иду на цыпочках к окну. А Зина в ванной, ей и не слышно как я пробираюсь. Так, а мне знать надо! У меня тревога в груди, а я по магазинам буду шататься, сметану покупать? Встал я за штору, жду, стою, а у самого такое волнение.

Неужели думаю, сейчас я узнаю, наконец, в чем смысл Зининой жизни? К чему она стремится, ради чего живет? Тут Зина приходит и сразу к дивану. А мне интересно! Я смотрю, она его открыла, достала коробку, а в коробке сапоги! Это те, которых не хватило?

Надевает она сапоги эти, и ходит в них туда-сюда, и перед зеркалом стоит, и какие-то резкие выпады делает то вправо, то влево, то полушпагат. А у меня в голове не укладывается! Значит, все-таки ей хватило? Смотрю, а она в шкафу стала рыться, достала письма, фотографии, уселась на диван, и читает!

А я же предчувствовал, что что-то не так, что она до сих пор кого-то любит. И сидит она, и фотографии эти разглядывает. А на них, наверное, мужики! Да у меня сердце закололо, не знаю, как жить теперь с этой женщиной. Нет бы, выкинуть эти письма, сжечь их в огне, растоптать, забыть все былое. Да у меня внутри все смешалось. Это же надо!

Значит, Зина меня не любит? Любит, но не меня. Прекрасно! Я-то тут бегаю тут как дурак, то пальто ей купи, то рульки на холодец, то маме открытку подпиши, поздравь с восьмым марта. А я подписываю, благодарю за дочь, а она вон что делает! Письма от мужиков читает и никого стыда!

Да у меня свет в глазах померк. Что не так? Я мало зарабатываю? Со мной неинтересно, скучно, постыло? Я письма не сижу, не пишу, да у меня сил никаких нету!

Тут вдруг телефон зазвонил, а Зина трубку хватает.

– Ало, – говорит она шепотом, – ты что? Ты с ума сошел!

Потом недолгое молчание, а я стою и глазам своим не верю! Да у меня руки затряслись, в груди все сжалось.

– Нет, – говорит она, – я не могу.… Нет-нет! Не звони мне больше, прошу тебя! – снова короткое молчание. – Не вздумай! …. Ни в коем случае.… Не могу говорить, он может прийти из магазина.… Прости меня, прости! Никогда. Прощай! – тут она бросила трубку и в слезах стала рвать эти письма.

А я смотрю на нее, и не верю! Вот он, моральный облик советской женщины! Да хорошо, что я никуда не ушел! Увидел, наконец, какие у Зины ценности, в чем заключается смысл ее жизни. А она рвет эти письма, клочки собирает, рыдает, будто горе у нее какое.

Собрала все в мешок, сняла сапоги, снова спрятала их в диван, побежала на кухню. Думает, я щас приду с молоком, с капустой, а я здесь! А я все видел! Слышу, она в ванную забежала, включила краны, а я скорей к двери, выскочил на улицу и бежать.

Думаю, да! Вот что значит остаться дома! Да у меня дрожь в ногах, внутри все дрожит, слезы подступают, застилают глаза. Как же так? Захотела развлечься? Думала, я ничего не вижу, ослеп? Это сколько же месяцев он писал ей, описывал свои чувства, а она читала с упоением и потом смотрела мне в глаза.…

Да мне жить неохота! Почему? Почему она этого захотела? Как познакомилась с ним? Где? Было что? Да, конечно же, было! Подлая, распутная женщина. Про сапоги мне врала, значит, все время врала! Все время! И как жить с ней? А может, не жить? Пусть с ним живет, который письма пишет, да еще и звонит! Это какая наглость вообще!

Позвонить домой замужней женщине, а если бы я трубку взял? Говорил бы ало, ало, а он бы ой, простите, я, кажется, ошибся. Да у меня зла не хватает! Так это он, наверное, и названивал, а Зина говорит, вы не туда попали, это квартира. А он туда попадал!

Очнулся я в каком-то магазине, и как мне быть? Все купить и прийти домой, как ни в чем не бывало? Или домой не приходить, пойти к товарищам ночевать? Если я не приду, придет он! Надо идти домой, и посмотреть, что за лицо у Зины? Не сидит ли она в слезах, а сапог не хватило! Конечно! Их же все время не хватает!

А я и забыл что покупать. Да у меня в голове все смешалось, надо ли вообще эту сметану есть, и молоко это пить? Да у меня руки дрожат, не могу деньги посчитать, не пойму, сколько их у меня. Ну, Зина! Купил себе банку огурцов, колбасы, селедки, хлеба полбулки.

А мне надо успокоиться как-то, в себя прийти. Прихожу домой, а Зина меня встречает.

– Ой, – говорит, – Валера, а что так долго? А где сметана, где молоко?

– Нету, – говорю я. – Есть только огурцы и селедка.

– А я пирожков хотела напечь, – говорит она, и смотрит на меня, будто понять хочет.

А что тут понимать, когда у меня жизнь разбита вдребезги!

– Ну, какие могут быть пирожки, Зина? – говорю я, а у меня руки трясутся, не могу колбасу эту нарезать. Да что ее резать, когда можно куском есть!

– Валера, – удивляется Зина, – да что с тобой? Ты не заболел?

– Заболел! – говорю я и наливаю полстакана. – Так заболел, что не знаю, – я выпил и со злостью откусил от куска колбасы.

А что я буду, вилками тут сидеть, есть, когда они названивают друг другу! Потеряли весь стыд! А Зина на меня смотрит, поверить не может. А как мне ей верить? Как мне с ней жить?

– Выкинула письма? – говорю я и снова наливаю себе полстакана.

Да у меня в голове не укладывается, как можно любить одного, а жить с другим?

– Ты знал? – испуганно говорит она.

– У тебя с ним было? – а мне охота стакан этот об стенку разбить.

Как же всё подло! Как же погано!

– Валерочка, – говорит Зина и начинает рыдать, – он мне из армии писал, думал, я его дождусь, а я за тебя замуж вышла. Прошло лет шесть, он узнал у подружки у моей телефон, стал звонить, говорит, люблю, жить не могу, давай встретимся…

– А ты? – говорю я, а у меня сжимается все внутри, огурец в горле застрял!

– А я с ним встретилась раз, – говорит Зина, – посмотрела на него, Валера, а он другой. У него что-то с глазами случилось, одна нога короче другой, он прихрамывает. Побежал мне навстречу, и чуть не упал, забыл, наверное…. Мне его жалко так стало…

– Зина! – говорю я, а мне не верится, что она с ним встречалась!

– Он хороший, – говорит она, – глаза голубые, смотрит на меня, как тогда, когда в армию уходил, за руку схватил…

– Зина! – говорю я, а мне мучительно все это слушать!

– Говорит, Зина! Зина! Не могу, Валера, у меня сердце застучало, – тут она схватилась за сердце, – прям, жаром всю обдало, а он говорит, любимая моя, ты все так же прекрасна! Валера, он поэт, он мне такие стихи посвящал, такие сонеты, я всё-всё порвала и выкинула!

– Ты его любишь? – говорю я, а у меня у самого что-то с глазами. Да я сам на ногах не стою!

– Не знаю, – вздыхает она.

– Как это не знаю? – смеюсь я. – Как это не знаю? Любишь его или нет?

– Валера! – умоляет меня Зина.