Павел Сурков - Новые русские мифы

Она выйдет замуж за одного из варваров, родит ему маленького сына, но все время, вместо забот о доме и ребенке, посвятит фитнесс-центрам и салонам красоты. Борьба за красоту с каждой морщинкой, превращенная в самоцель – все это сотрет из ее памяти те далекие времена, когда античные боги были так близки и могли принимать любые образы, пусть даже животных, которые сегодня, с высоты ее нынешнего положения, кажутся ей пускай и полезными, но все же грязными и несколько туповатыми.

В Пушкинский музей привезли импрессионистов.

Импрессионистов в Пушкинском музее, надо сказать, и своих хватало: бедные французские художники заполонили в свое время Монмартр картинами в оригинальном стиле и готовы были продать свои творения любому меценату, предлагающему за картину больше десяти франков. Меценатов было много, и русские в том числе. Вот и наводнился Пушкинский музей полотнами импрессионистов, чем и по сей день вызывает восторженные охи и ахи ценителей высокого искусства в возрасте от пяти до девяноста пяти.

Однако, и в других мировых музеях картин импрессионистов тоже достаточно. В результате укрепления внешнеполитических отношений, Президент, подогретый министром культуры, посетил несколько европейских музеев и договорился о проведении в Пушкинском музее большой выставки импрессионистов. Как галеристы и Президент решили поделить деньги от этого мероприятия – знали только они сами, да министр культуры. Но – импрессионисты оказались в Пушкинском музее, и в первый же день работы выставки за три часа до открытия у дверей музея выросла гигантская очередь.

Митяй Баклушин, по прозвищу Зевс, искусством интересовался постольку-поскольку: «Эммануэль» смотрел и, будучи на отдыхе на Кипре, даже ездил к каким-то скалам, откуда, по словам плохо говорящего по-русски гида, вышла из воды местная богиня – то ли Гонорея, то ли Триппера, Митяй точно не помнил, но что-то в ее имени было связано с венерическими заболеваниями. Устав от постоянной болтовни гида, Митяй достал из кармана «ТТ», который ухитрялся пронести с собой даже в самолет (пограничники Митяя не досматривали, опасливо косясь на выражение его лица), и положил туземца в те самые волны, откуда тысячелетия назад вышла голая божественная тетка с неприличной фамилией. Братва шутку оценила и дала Митяю погоняло «Зевс-громовержец». «Громовержец» из погоняла отвалился как-то сам собой, и Митяй в дальнейшем стал именоваться коротко – Зевс.

– Импрессионистов привезли, – сказала Зевсу его секретарша Юнка (полное имя – Юнона). – В Пушкинском выставляют завтра. Все важные на открытие придут.

– Каких еще импрессионистов? – Зевс с утра был мрачен, давило похмелье.

– Французских художников, – Юнона была умная девочка, закончившая литературный институт, но славы на почве литературной критики и писательства не снискавшая, потому стала подрабатывать в стриптизе. Там-то ее и заприметил Зевс, заказал приват-танец, трахнул, как водится, а потом взял к себе в секретарши. Юнона не жаловалась.

– Бабы голые есть? – поинтересовался Зевс, пытаясь найти в выставке импрессионистов, помимо присутствия на ней важных лиц, еще хоть какой-то эстетический резон.

– До фига, – коротко сказала Юнона. – Может, водки с альказельцером, Дмитрий Иванович?

– Можно и водки, – подумав, сказал Зевс. – Только альказельцера не надо, перебьюсь. Заказывай приглашение.

Утром выстроившийся людской хвост у входа в музей обогнули шестнадцать черных автомобилей, из которых вышли Президент, министр культуры, послы некоторых заинтересованных государств, а также Зевс и его закадычный друг и партнер по бизнесу Вова Корнейко по прозвищу Вулкан. Прозвище свое Вова получил не за бурный нрав (хотя и тот тоже присутствовал – однажды Корнейко одним ударом кулака в лоб прикончил молоденького официанта в ресторане «Прага» за то, что тот не долил ему рюмку текилы), а за то, что владел большим одноименным московским казино.

Зевс с Вулканом встали в толпе почетных гостей и, глядя, как разрезают красную ленточку, обсуждали важные вопросы.

– Казино бы новое открыть, – сказал Вулкан, – на Ленинградке. Я там новостроечку прикупил, квартиры уже все рассовал, а первый этаж пустует.

– Маза, – кивнул Зевс. – Название только надо бойкое. «Титьки-Митьки» – пойдет?

– Херня, – отрезал Вулкан, – все скажут, что у нас сдвиг по фазе на почве голых титек.

– А чо, не сдвиг, что ли? – поинтересовался Зевс. – То-то я смотрю, как ты мою Юнонку глазенками своими жрешь…

– Кто жрет? – обиделся Вулкан. – Да я таких Юнонок…

Но дискуссию закончить им не удалось, потому что ленточку наконец-то перерезали, и под вспышки фотокамер почетные гости стали проходить на выставку. Туда же направились и Зевс с Вулканом.

Обилие голых титек впечатляло. Задержавшись около статуи Давида («И это, нах, греческий герой? – подумал Зевс удрученно. – Да у нас в бане таких героев…»), полюбовались на мраморную копию Венеры Милосской («Жирновата, но ж*па ничего,» – про себя решил Вулкан), перешли собственно к выставке.

Зевса очаровал Дега – танцовщицы с мощными ляжками поразили его впечатление, в то время как Вулкана, по его словам, «вширил» Ван Гог.

– Винтовой, мать твою, винтовой, отвечаю! – восклицал он. – Я один раз по малолетке вмазался, все такое же было, яркое, красивое. Отвечаю, винтовой!

Зевс понимающе кивал, не завидуя опыту друга: наркотики он презирал принципиально. Мог покурить кальян с марокканским гашишем, но не более того: осторожничал. «В нашей работе чуть передознулся – спалишься нах», – любил повторять он, ни на секунду не сомневаясь в собственной правоте.

Но перед одной из картин Зевс и Вулкан оба застыли как вкопанные.

– Во баба! – ахнул Корнейко, а Зевс только кивнул согласно.

Баба на полотне, действительно, была что надо. Розовое широкобедрое тело, томный взор и рыжие волосы. Художника звали Ренуар, но это было не важно – в глазах Зевса зажегся алчный огонек, и он за лацкан подтащил к полотну бабушку-смотрительницу.

– Сколько? – тыкнул он в картину пальцем со следами сведенной татуировки.

– Что вы имеете в виду? – робко спросила бабушка.