Хосроу Шахани - Обо всем и ни о чем (сборник)

В зале воцарилось тягостное молчание, все взоры были устремлены на безумца, стояла напряженная тишина. Доктор Диванэшенас нажал кнопку звонка. Вошел санитар.

– Ну, парень, уведи Хамдоллу…

– А ты, сынок, – он повернулся к Хамдолле и положил руку ему на плечо, – не горюй. Сегодня же господа решат твою судьбу, и, бог даст, на днях будешь свободен.

Хамдолла бросился в ноги доктору Диванэшенасу:

– Да благословит тебя Аллах, господин доктор! Да осчастливит господь твоих детей!

Санитар взял Хамдоллу под руку, поднял его и с помощью другого санитара увел из зала.

Доктор Диванэшенас победоносно выпятил грудь:

– Вы видели, дорогие коллеги, до какой степени укоренился в этом человеке комплекс неполноценности?!

– Совершенно верно!

– Этот юноша – несчастное существо, которое обошла судьба, и, будучи человеком уязвимым, он страдает, не имея того, что есть у других. В мире своих грез он создал для себя несуществующего отца. Вы сами из его уст слышали, что таких поминок, как по его покойному отцу, не удостоился даже главный деревенский мулла Кербелаи Рамазан. (В зале раздался взрыв хохота.) В том же мире воображения он обручился с девушкой по имени Голяндам, стал владельцем двух быков и трех коров. Вдобавок оказалось, что в его руках были и земля, и вода. Затем в мире его грез появился свирепый силач, которого – вы слышали? – даже староста боится. Этот образ является символом жестокости, насилия, беспощадности. Больной даже придумал для него должность: этот мифический образ воплотился в сержанта Хасана, начальника караула Ранджабада. Удивительно! Все четыре года он твердит одно и то же, до мельчайших подробностей! Эти пустые иллюзии настолько укоренились в его мозгу, что довели его до психического расстройства. Будучи душевнобольным, он стал опасным для окружающих, и жители Ранджабада, потеряв терпение, обратились к помощи представителей правосудия. Больного направили в дом умалишенных, причем диагноз, поставленный авторитетными в медицине лицами, основывается на его же собственных бредовых заявлениях.

– Совершенно верно, господин доктор, – вставил один из психиатров, – сама внешность этого юноши говорит о том, что он страдает комплексом неполноценности, а из-за того, что он был лишен жизненных благ и не имел работы, он потерял рассудок и дошел до совершенно плачевного состояния.

– Итак, – потирая руки, подытожил председатель собрания, – как я уже говорил, я многие годы веду исследования в этой области и потому могу смело сказать, что девяносто восемь процентов наших душевнобольных – и тех, кто находится в клиниках, и тех, кто пока разгуливает на свободе, – личности того же склада, той же породы, что и Хамдолла. Все они разделят его судьбу. Комплекс неполноценности приведет их в дом умалишенных.

…Последние слова доктора Диванэшенаса потонули в бурной овации, в которой дали выход своим чувствам его коллеги, специалисты по душевным заболеваниям. Продолжение дебатов по диагностике психических расстройств было отложено на следующее заседание.

Когда друзья сообщили мне, что Мортаза стал наркоманом, я очень расстроился. Ведь мы дружили с ним еще со школьной скамьи, и, хотя жизнь порой разлучала нас, он был мне дорог по-прежнему.

– Ах, бедняга! И давно это с ним? – расспрашивал я.

– Сам он говорит, будто уже месяцев семь-восемь, но по всему видно, что раньше: уж больно он осунулся и ослаб!

Вслед за тем на меня посыпались упреки: я-де его старый товарищ, у меня, дескать, влиятельные связи в верхах, и теперь, когда Мортаза оказался в столь плачевном положении, только я в силах помочь ему.

Я хотел было отшутиться, что, ей-богу, и мое-то положение не лучше, но после таких хвалебных речей в мой адрес как-то неудобно было развенчивать легенду, которая сложилась вокруг меня. Да, сами-то мы прекрасно сознаем, что ничего особенного собой не представляем, но зачем посвящать в это других.

– Да, вы правы, – сказал я с глубокомысленным видом. – Виноват, не спорю. Мне надо было раньше позаботиться о Мортазе, я обязан был вытащить его из этой мрачной трясины невзгод и нищеты, что довела человека до этой губительной страсти. Но и сейчас еще не поздно. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

И чтобы не ударить в грязь лицом и закрепить впечатление о себе как о влиятельной персоне, я небрежно добавил:

– Ведь если я даже среди ночи позвоню министру здравоохранения, он меня выслушает и тут же выполнит любую мою просьбу. О других уж и говорить не приходится!..

На следующий же день родственники Мортазы привели его ко мне, чтобы я срочно договорился по телефону об устройстве его в больницу, где – Аллах велик! – несчастный, может быть, и излечится от наркомании.

С помощью друзей и влиятельных особ я начал действовать. Ведь жаль в самом деле – пропадает человек!

Не буду описывать, с каким трудом мне удалось связаться с директором крупной больницы на три тысячи девять коек и договориться с ним о встрече.

Когда мы с Мортазой вошли в кабинет директора больницы и я отрекомендовался, бедняга Мортаза в знак уважения к моим многочисленным титулам и званиям даже никак садиться не хотел и все раскланивался. Но – Аллах свидетель – на директора это не произвело ни малейшего впечатления, он не только не приподнялся мне навстречу, но даже не оторвал глаз от бумаги, которую держал в руке для пущей важности. Я почувствовал, что заряд пущен вхолостую. Чтобы и дальше не сплоховать, я напряг память, соображая, с кем бы господин доктор мог быть знаком. И тут мне пришло на ум внушительное имя: Эззат оль-Мамалек [11] Эззат оль-Мамалек — букв, «достоинство страны». ! Не долго думая, я приятно улыбнулся и сказал:

– Господин доктор!.. Не помню, позавчера или третьего дня я был в гостях у господина Эззат оль-Мамалека, все наши были там; так вот, вспоминали мы друзей, и когда речь зашла о вас, то господин Эззат оль-Мамалек очень высоко о вас отозвался!

Услышав имя Эззат оль-Мамалека, доктор оторвался от бумаг и уставился в мои лживые глаза. Я сидел как на раскаленной сковородке. Вот сейчас господин директор больницы скажет, что никакого Эззат оль-Мамалека знать не знает, – и все кончено!

Но улыбка, которая пробежала по губам господина директора, дала мне понять, что если он с Эззат оль-Мамалеком и не состоит в родстве, то по крайней мере знаком.

Самым ласковым и любезным тоном – чего уж я никак не ожидал – господин директор переспросил:

– Эззат оль-Мамалек?!

– Да! – подтвердил я. – Вы даже не представляете себе, как он вас расхваливал!

– Вы имеете в виду старшего Эззат оль-Мамалека? – с той же улыбкой, но несколько удивленно протянул директор.