Виктор Чепой - Снежные пирамиды

Вернулся рыбак, а охотника нет. И бунгало тоже нет. На месте бунгало стоит пруд с чистейшей голубой водой, а в пруду плещется маленькая серебряная рыбка. Рядом с прудом стоит табличка: «Осторожно! Частная собственность! Ловля рыбы запрещена!» Пошел рыбак за удочкой…

Сэлли, Джонни и Майкл сидели в баре и выпивали. Vodka текла реками по их телам. Они весело болтали. Кроме них в баре было полно других людей, которые также выпивали и болтали за своими столиками.

– А помните, как я вены себе резала? – спросила Сэлли, смеясь. – Веселуха, бляха-муха. Кровища! Джакузи потом долго отмывали.

– Ха-ха! – рассмеялся Майкл. – Джонни тогда тебя спас.

– Да я бы ее не спас, – подключился к беседе Джонни, – если бы струна не лопнула. Я сразу понял – что-то с Сэлли неладно. И вернулся на хату. А там, ёссс, Сэлли! Вены себе вскрыла. Вена на теле лопнула как струна на гитаре. Сэлли издавала такую жалобную мелодию. Это было круто, черт возьми – завораживающе!

– А помните, как я вешалась, но веревка не выдержала моего веса, хотя я была на диете?

– Да, на той веревке только вешаться! – воскликнул Джонни. – Ты бы лучше шнур от моего микрофона взяла.

– А помните, как я спрыгнула с того здания адмиралтейства? Меня потом полгода по частям собирали, – хвалилась Сэлли.

– Ох уж эта Сэлли!

– А помните, когда я хотела застрелиться? – спросила Сэлли. – А пуля в одно ухо влетела, а из другого вылетела.

– Потому что мозгов нет ни хрена, – сказал Джонни, наливая себе. – Вот и пуле не за что было зацепиться.

– А помните, как я в папиной тачке с разбегу в дерево! Хрясть! Машине – трындец! А я несколько часов с кроны не могла слезть. Боязнь высоты вдруг обрисовалась во мне.

Джонни и Майкл засмеялись.

– А помните, как я искала маньяка по объявлению, как я ходила по ночному городу, в чем мать родила?

– Конечно, – ответил Майкл, – как же не помнить, если я был единственным маньяком, клюнувшим на твою удочку. Но твоя суицидальность меня не вставила. А затем я долго лечился и излечился от желания убивать и делать людей несчастными. Хотя мы были бы отличной парой: суицидальная Сэлли и маньяк Майк.

– «Суицидальная Сэлли и Джонни-Гитара» звучит круче, – прогремел Джонни.

– Ладно, ребята, – сказал Майкл и махнул рукой. – Тема такая: завтра будет митинг, будем прорываться к полицейскому участку. Как говорили бородатые бунтари прошлого: «от каждого по способностям». Учитывая твои способности и наклонности, Сэлли, ты будешь впереди толпы, вести ее в бой. Так что – если что, то погибнешь первой. Но мы тебя будем помнить. Мы в твою честь улицу назовем: улица суицидальной Сэлли. Веселое название! Может в твою честь мост назовут, с которого все самоубийцы будут прыгать.

– Не неси чушь, Майкл! – взвизгнула Сэлли. – Я знаю, чего ты добиваешься этой революцией: ты хочешь коммунизма, всеобщего счастья. О каких самоубийцах может идти речь в обществе всеобщего счастья?! Не будет самоубийц. И как это ты из маньяка превратился в такого добряка, который хочет всеобщего счастья?

– Да там меня какими-то таблетками передознули. Желтенькими такими, – спокойно ответил Майкл. – Короче, пустой треп. А если откажешься, то революции не будет ни фига. Как показали события в Тунисе, один бесстрашный самоубийца может вдохновить миллионы. А ты же у нас безбашенная, наша любимая мисс Суицид! Значит, завтра в десять штурмуем полицейский участок. Сэлли, оголишь перед штурмом свою грудь. Будешь как Свобода, ведущая народ. А ты, Джонни, возьмешь гитару и будешь играть для штурмующих.

– Что играть? – спросил Джонни.

– Ну, уж точно не классику. Играй по обстоятельствам. Когда будем гнать копов, сыграй «Let It Be».

Майкл поднялся со стула.

– Ладно, мне пора! – сказал он. – И вы не засиживайтесь. Завтра чтоб были как огурчики.

– Можно ли заниматься сексом в ночь перед Революцией? – спросила Сэлли у Майкла.

– Нельзя, – ответил Майкл. – Самый секс завтра будет! Peace&Vodka!

На следующий день, рано утром, Джонни вызвонил Майкла:

– Майк, Сэлли ночью того… передознулась. Нет больше нашей Сэлли. Видать, она хотела стать такой же доброй и жизнелюбивой, как и ты, наглоталась желтеньких таблетосов, но передознулась капитально. А может она просто, наконец, добилась своего.

– Ёпта, вот и накрылась революция медным тазом, – огорчился Майкл. – Теперь и мне в пору в петлю. Ах, Сэлли!

– Да-а, не получилось нашего совместного выступления. А как бы было красиво: «Suicide Sally&Johnny Guitar». Но может, теперь ты поведешь толпу? – спросил Джонни у Майкла.

– Нет, тут нужна голая баба. В наше время толпа только за голой бабой и пойдет. А если баба еще и экзальтированная, как наша Сэлли…

– Ладно, пока!

Джонни-Гитара повесил трубку.

«А ведь я, – подумал Майкл, – в долги влез с этой революцией. Проклятый капитализм! Придется фьючерсы на революцию задвигать».

Синие волны омывали африканский берег. У устья Нигера было полным-полно джунглей, в которых жили веселые обезьяны. Мартышки, орангутанги, шимпанзе, макаки и бабуины. Весело и беззаботно они прыгали по деревьям. С дерева на дерево: прыг-скок!

Прыг-скок! Прыг-скок!.. Прыг-скок!

С пальм падали кокосы. Абориген Василий искал сокровища. Отец Пимен крестил аборигенов в водах Нигера. Зимой Нигер замерзал, и отец Пимен шел по льду на ярмарку.

Раф был вожаком стаи шимпанзе. Он кричал и лазал по деревьям. До определенного времени все фрукты, будь то манго, бананы или кокосы съедались на месте стаями обезьян. Но однажды вожак стаи шимпанзе Раф с высокого-превысокого дерева увидел ярмарку – увидел, как люди торгуют. И он повел свою стаю на ярмарку. Вся стая сошла с высоты деревьев. У каждого шимпанзе в руках было несколько фруктов, которые они несли на ярмарку.

На ярмарке Раф продал фрукты и нанял репетитора, чтобы тот научил его считать и торговаться. Так происходило много дней. Скоро в лесу стал ощущаться дефицит фруктов. Фрукты стали выдаваться по талонам, а сушеные манго – в конвертах. Тот, кто был приближенным Рафа, получал сушеные манго в конвертах и обилие фруктов по талонам. Остальные обезьяны рубились за талоны и ели листья. Срывать плод с дерева для пропитания стало нельзя. Каждое дерево охранялось специальным бабуином. Был издан специальный закон о трех полосках манго, по которому бабуины могли избить палками любого, кто покушался на сладкие плоды манго.

Раф стал меняться. Он научился считать, торговаться, разговаривать. Красножопые макаки танцевали для него, а агрессивные бабуины охраняли веселье. Раф стал расчесывать свою шерсть. Затем шерсть стала опадать. Раф стал выпрямляться и прямоходить. Затем он сходил к цирюльнику и стал уже более похож на человека, чем на шимпанзе. Отец Пимен крестил Рафа в водах Нигера. Вот так, благодаря своему бизнесу, Раф стал человеком, тогда как его подчиненные продолжали оставаться обезьянами.